Читаем Солдатами не рождаются полностью

— Меня вечером к захваченному немецкому госпиталю временно прикомандировали, до утра, — сказала Таня. — Мы туда продуктов дали и немного перевязочного материала, и меня оставили, как владеющую немецким. А утром, сказали, их отсюда вообще забирать будут. Но не знаю, как это будет, по-моему… — Она пожала плечами и не докончила. — Меня оставили и двух автоматчиков. Они не наши, их оставили от той дивизии, которая госпиталь захватила. А она, оказывается, уже ушла, и какой-то их сержант ночью пришел и сказал, чтоб и они снимались, а то отстанут. И они сказали, что уйдут, раз вся часть в другое место ушла. А я их упросила немного подождать, пока я схожу к кому-нибудь и возьму другую охрану.

— Как это «упросила»? Вы им приказать должны были. Вы же офицер, — сказал Синцов, хотя понимал, что не так-то просто капитану медицинской службы да вдобавок женщине что-нибудь приказать двум бывалым автоматчикам из чужой части.

— А я им и приказала, — сказала Таня. — Сказала: если будете еще скулить, лучше сразу уходите к черту, я одна с немцами останусь.

— Этого еще не хватало!

— А они мне говорят, — усмехнулась Таня: — «Мы вас так не оставим, пойдемте с нами, товарищ военврач, никуда эти полумертвые фрицы теперь не денутся. А если все же за них боитесь, давайте мы из них совсем мертвых сделаем».

— Сволочь, кто так сказал…

— Это один сказал.

— Все равно сволочь.

— Они ждут меня там, — сказала Таня.

— А автомат у вас откуда, они дали?

— Нет, это мне Росляков дал.

— Кто такой Росляков?

— Наш начальник эвакоотделения. Я бы и одна там осталась, раненых не побоялась. Но вдруг среди них здоровые прячутся и с оружием?

— Вполне возможная вещь, — согласился Синцов.

Таня посмотрела на его забинтованную руку и виновато сказала:

— Я вчера даже не спросила, что у вас с рукой.

— Было и прошло. Вчера утром последний раз перевязку сделали, — сказал Синцов. — Не успели там моего второго разыскать, Пепеляева?

— Не успела. Но я вам все равно или сама, или через кого-нибудь узнаю. Непременно!

— Но очень горячий, — входя с чайником, сказал Завалишин, — но все же…

— А мне хоть какой-нибудь. У немцев не хотела… Вышла снег пососать, да он такой дымный, что тошнит от него.

— Снег здесь кругом пороховой, травленый, — сказал Синцов. — Все равно что морскую воду пить, еще хуже.

Завалишин налил Тане чаю, и она стала пить жадно, большими глотками.

— Очки тебе тут подобрали. Вроде сильные. Не пробовал? — спросил Синцов.

— Сильные, да не в ту сторону, — рассмеялся Завалишин. — Я близорукий, а они для дальнозорких.

Синцов взял со стола свою пустую флягу, налил в нее немного чаю, сполоснул, выплеснул на пол и снова наполнил чаем, теперь доверху.

— Это мы вам с собой дадим. А может, немного водки хотите?

— Нет, не хочу. — Таня налила себе вторую кружку чаю.

— Плохо ухаживаешь, Завалишин, — сказал Синцов. — А это знаешь какая моя старая знакомая? Теперь, можно сказать, самая старая знакомая на свете, с начала войны… И сухарей возьмите с собой. — Он сгреб с тарелки горсть сухарей.

— Зачем? Куда?

— Ну, куда, куда… — Он обошел стол и, став сзади нее, сам стал напихивать сухари в карманы ее полушубка. Она сидела послушная, вдруг притихшая. — А где этот госпиталь ваш?

— Недалеко, если прямо назад от вас — метров пятьсот.

— А где он, в подвале?

— Даже не подвал, какие-то галереи полукруглые, непонятно что.

— Склады пивзавода, — сказал Синцов. — Это я знаю где. Так чего ж вы хотите? Двух автоматчиков до утра, на смену этим?

— Да, хотя бы двух.

— Ишь ты, «хотя бы» двух! Думаете, это так легко? Дадим, конечно. И сами вместе с вами сходим посмотреть ваших фрицев. Но имейте в виду: с утра люди мне самому понадобятся.

— А наши обещали еще ночью или санитаров, или бойцов из хозвзвода мне прислать.

— Обещали, а не сделали! — сказал молчавший до этого Завалишин.

— Наверно, просто заблудились, ищут. Или что-нибудь случилось, — сказала Таня, уже готовая вступиться за свою санчасть.

— Случилось, что совесть потеряли, — сказал Завалишин. — Женщину одну на целый немецкий госпиталь бросили.

— При чем тут женщина? — сердито сказала Таня.

Синцов, не дослушав конца этого спора, вышел распорядиться насчет автоматчиков. Про себя он уже решил, что кроме двух солдат до утра отправит с Таней туда, в немецкий госпиталь, Ивана Авдеича. Старик надежный, если действительно там, у немцев, кто-то зашебаршится, не проморгает. Вспомнил, как тогда с Золотаревым оставили ее в сторожке у хромого лесника на милость судьбы, ничем не в состоянии были защитить… А сейчас можно защитить, есть такая возможность. Даже если и не окажется действительной опасности, просто на всякий случай.

Двух солдат взял из охраны штаба, вместо них разбудил отдыхавших, а Ивана Авдеича поднял легко, как всегда, — только тронул за плечо, и тот уже вскочил.

— Изготовьтесь, Иван Авдеич, пойдете вместе со мной.

Когда, распорядившись, вернулся в подвал, увидел, что Таня сидит ждет в шапке и с автоматом, а Завалишин затягивает ремень на полушубке, тоже собирается идти.

— Люди готовы. — Синцов посмотрел на Завалишина. — А ты куда собрался?

— Пойду провожу, если не возражаешь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Некоторые не попадут в ад
Некоторые не попадут в ад

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Большая книга», «Национальный бестселлер» и «Ясная Поляна». Автор романов «Обитель», «Санькя», «Патологии», «Чёрная обезьяна», сборников рассказов «Восьмёрка», «Грех», «Ботинки, полные горячей водкой» и «Семь жизней», сборников публицистики «К нам едет Пересвет», «Летучие бурлаки», «Не чужая смута», «Всё, что должно разрешиться. Письма с Донбасса», «Взвод».«И мысли не было сочинять эту книжку.Сорок раз себе пообещал: пусть всё отстоится, отлежится — что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным.Сам себя обманул.Книжка сама рассказалась, едва перо обмакнул в чернильницу.Известны случаи, когда врачи, не теряя сознания, руководили сложными операциями, которые им делали. Или записывали свои ощущения в момент укуса ядовитого гада, получения травмы.Здесь, прости господи, жанр в чём-то схожий.…Куда делась из меня моя жизнь, моя вера, моя радость?У поэта ещё точнее: "Как страшно, ведь душа проходит, как молодость и как любовь"».Захар Прилепин

Захар Прилепин

Проза о войне