Солдатами не рождаются

— Возражаю, сам пойду. Я же тебе сказал — старая знакомая. И старый долг за мной. Когда-то бросил ее в лесу одну…

— Зачем вы так говорите? — сказала Таня. — Старший политрук подумает, что правда бросили!

— Конечно, бросил, а теперь не брошу. Отчасти шучу. А главное, рад, что еще раз увидел вас и могу проводить, имею возможность поговорить с вами хоть полчаса. Когда еще придется? Этого ни вы мне не скажете, ни я вам! Так или не так, Завалишин?

Завалишин не ответил, просто снял шапку, положил на стол и расстегнул полушубок. И уже потом, как о прошлом, сказал:

— Считал, что, зная язык, легче, чем ты, с немцами объяснюсь, если понадобится.

— Понадобится — и я объяснюсь, — сказал Синцов. — Скоро два года только и делаем, что с ними объясняемся! Пойдемте, товарищ капитан медицинской службы. Я с сегодняшнего дня, между прочим, тоже капитан. Так что пойдем сейчас с вами — два капитана… Была такая книга до войны. Читали?

— Я только этой зимой ее прочла, в Москве, когда в госпитале лежала.

— Понравилась?

— Очень. А вам?

— А я уже не помню. В госпитале долго лежали?

— Два месяца.

— Куда ранение?

— В живот.

Они уже вылезли из подвала и шли, петляя между развалинами. Сзади, похрустывая снегом, шли Иван Авдеич и двое солдат.

— Так сложилось, что вчера про все говорили, только не про вас. Ранение тяжелое было?

— Чуть не умерла, хорошо, что в ту же ночь на самолете перебросили и кровь перелили.

— Как тот лесник хромой, где мы оставили вас?

— Живой был, когда меня вывозили. А дочку его помните, девочку, она вам свой комсомольский билет показывала?

— Помню, а что? — спросил Синцов, предчувствуя недоброе.

— Немцы повесили. Она связной от нас ходила.

Синцов подумал о Маше, попробовал отбросить эту мысль и не смог. Когда будут рассказывать про такое, наверное, сколько бы лет ни прошло, всегда будет вспоминать про нее.

Он молчал, и Таня, поняв, отчего он молчит, тоже шла и молчала, пока он не заговорил сам.

— Когда оставили вас там, несколько раз потом вспоминали с Золотаревым, как вы просили наган у вас не забирать…

— Они тогда никого не тронули. Обыскали дом и дальше поехали. А если бы наган нашли… Вы тогда правильно сделали, что меня не послушали.

— А этого уж я знать не мог, — сказал Синцов. — Это я только теперь знаю, что правильно вас не послушал. А могло оказаться, что и неправильно. Что это вас к немцам вдруг загнали?

— Просто под руку попалась. Разыскивали, кто из врачей по-немецки объясняется, и я сдуру напросилась. Но это временно. Я завтра уже там не буду. Пусть для этого кого-нибудь другого найдут, а не меня.

— Немецкому там, в тылу, научились?

— Я еще в школе хорошо училась. И в институте, кроме латыни, был немецкий. И в тылу тоже, конечно. Я в городской больнице полгода медсестрой работала. У нас там гебитскомиссар был немец. Да и не только он… — Она замолчала, и Синцов почувствовал, что ей не хотелось говорить обо всем этом.

А ему, наоборот, хотелось рассказать ей, как все было тогда дальше: и как он шел с Золотаревым, и как его ранило, и про плен, и про бегство. Может быть, даже про Люсина, да, и про Люсина. Хотелось рассказать обо всем именно ей, потому что при ней все это началось. Наверное, поэтому.

— По-моему, подходим, — сказал он.

— Да, — сказала она, — только завернем сейчас за эти развалины.

Вход в подвал был закрыт двойным мерзлым брезентом. Внутри, за брезентами, у самого выхода горела коптилка. Один из автоматчиков спал, уронив голову на плечо. Другой сидел, положив автомат на колени дулом в глубину подвала, мгновенно вскинул автомат на вошедших, но, увидев Таню, Синцова и солдат, успокоенно улыбнулся:

— Все же не обманули нас, товарищ военврач, — и стал расталкивать заснувшего товарища.

Синцов потянул ноздрями воздух. Из глубины, оттуда, где вдали светила вторая коптилка, несло тяжелым больничным смрадом.

— Кто у них старший? — спросил Синцов у Тани.

— Главный врач, обер-арцт, я говорила с ним.

— Позовите, — сказал Синцов автоматчику, который только сейчас наконец разбудил своего товарища.

— А которого, товарищ военврач, — спросил автоматчик у Тани, — который все к вам подходил, бормотал?

— Да.

— Он и к нам подходил, чего-то бормотал, а чего — непонятно. Я от греха показал, чтобы на три шага не приближался!

— А я просто крикну. — Таня крикнула по-немецки: — Герр обер-арцт, коммен зи шнелль цу унс! note 4

И сразу шагах в тридцати отозвался голос:

— Гляйх, айн аугенблик! note 5

— Шнеллер, герр обер-арцт… note 6

— Товарищ капитан, — сказал автоматчик, — разрешите идти: до утра не явимся — дезертирами посчитают.

— Я уже объяснила про вас товарищу капитану.

— Куда идти, знаете?

— Заходил сержант, объяснял. Не заблукаем, — весело сказал автоматчик и повернулся к Тане: — Счастливо оставаться, товарищ военврач.

Второй ничего не сказал, хмуро поправил автомат и протер рукой заспанные глаза.

— Разрешите идти, товарищ капитан?

— Сейчас пойдете, — сказал Синцов. — Кто из вас предлагал военврачу весь госпиталь перебить? Вы? — обратился он к заспанному автоматчику.