— Порядка у тебя, я вижу, мало, — сказал Серпилин, когда они, расцеловавшись, прошли из передней в столовую.
Столовая эта была для Серпилина памятью о прошлом. В тридцатые годы он часто бывал с женой у Ивана Алексеевича. Сидели за этим большим столом и вчетвером, и с другими людьми — и теми, кто жив, и теми, кого давно нет. А сейчас тут все переменилось. Стол отодвинут к стене, и на нем настольная лампа, стулья, кроме двух, куда-то вынесены; на широком знакомом диване застелена постель, накрытая знакомой старой буркой, а к буфету приткнута раскладушка.
— Для меня, что ли? — спросил Серпилин.
— Для тебя. Адъютант иногда ночевал тут в прошедшем времени, — сказал Иван Алексеевич.
Серпилин отметил это «в прошедшем времени» и усмехнулся:
— Ночлежка.
— В сорок первом в спальне и кабинете трубы лопнули — перебрался. Пока за лето починили, уже привык здесь.
— Марию Игнатьевну все еще не вызываешь? — спросил Серпилин.
— Теперь вызову. До осени не вызывал — бомбежки бывали, а в последнее время, когда стал, как зуб, качаться, решил еще обождать. Сидела бы рядом и переживала, кому это нужно? Теперь поеду на фронт — вызову. Пусть сидит, ремонтирует. Ей тут до победы делов хватит. Сам знаешь, какая она у меня.
Иван Алексеевич рассмеялся. Серпилин не удержался и тоже улыбнулся, хотя смешного во всем этом было мало, Мария Игнатьевна была хозяйственная женщина, все у нее всегда блестело, и пироги бывали знаменитые, и полотенца хрустели от чистоты, и простыни, если оставался ночевать, — еще не здесь, а когда в Туркестанском округе служили, — были все в крахмале. А вот о чем они говорят с Иваном Алексеевичем, когда одни, и какой частью души он с ней делится, если вообще делится, — этого Серпилин так и не понял за долгое знакомство. А не понимая этого, не понимал и многого другого. А в сущности, не понимал одного: почему живут вместе, хотя оба хорошие люди, для чего нужна Ивану Алексеевичу такая семейная жизнь? Не спрашивал и не говорил с ним об этом — считал лишним. Но зато и не удивился прошлый раз, когда узнал, что он живет в Москве один, не вызывая жену к себе.
— Когда позвонил к тебе в Генштаб, понял, что перемены. На какой фронт и кем?
— Погоди, — сказал Иван Алексеевич, — сначала о тебе. У самого был?
Серпилин кивнул.
— Так и решил, — сказал Иван Алексеевич. — Один раз — разъединили, потом второй раз — разъединили. Имею опыт. Да и слышал вчера вечером, что тебя вызывают без объяснения причин. А когда без объяснения причин — обычно к нему. Ну как?
— Хорошо. Но я сперва хотел бы…
— Теперь — валяй, — усмехнулся Иван Алексеевич. — Раз у тебя хорошо, теперь можно и о том, что плохо. Снял меня с должности позавчера, без предупреждений. Вызвал и сказал: «Сдайте дела». — «Есть сдать дела». — «Вы, говорит, выражали желание уехать на фронт — мы решили пойти вам навстречу. А пока — отдохните». — «Есть!» Ему лично я, положим, таких желаний не выражал, а вообще давал понять, что не боюсь этого. Но думаю, соль не в том.
— А в чем?
— А в том, что подтвердились некоторые мои прогнозы, о которых у нас разговор был в прошлый твой приезд.
— Какие прогнозы? — спросил Серпилин.
— Во-первых, что после Котельникова немцы из котла не будут прорываться. Во-вторых, что за первоначально спланированный срок — за неделю — нам с ними в Сталинграде не развязаться при всем желании. Действия ваши я, между прочим, оцениваю высоко, но я и тогда сомневался, что за неделю справимся, не потому что будем действовать плохо. Просто обстановка подсказывала: наша Шестьдесят вторая на последних клочках берега два месяца сидела и усидела, а тут у немцев оказался в руках, по сути дела, громадный укрепленный район — полторы тысячи квадратных километров! Вот и не верил, что за неделю его ликвидируем.
— В их численности сильно просчитались, — сказал Серпилин.
— Ну, тут я, по совести, не могу о себе сказать, что как в воду глядел. Глядел, как все. И обсчитался, как все. А в сроках оказался прав. А если б, решив брать их в Сталинграде на измор, еще месяц назад три армии у вас взяли на усиление Юго-Западного и Воронежского, — какие плюсы это могло нам дать, он сам теперь чувствует. При благоприятном ходе событий уже могли бы с севера резануть на Ростов и всего немца на Кавказе захлопнуть! А раз так, то зачем я тут хожу, отсвечиваю? Напоминаю своим присутствием о своих предложениях!
— И что дальше с тобой? — спросил Серпилин, не убежденный, что Иван Алексеевич прав, но все равно переживавший за него.
— Дальше, между нами говоря, не так плохо, — сказал Иван Алексеевич. — Мой тезка, — он назвал имя одного из командующих фронтов, — не посмотрел на то, что я снят, — сразу же запросил к себе начальником штаба. И как будто получил «добро». Только я еще об этом не знаю. — Иван Алексеевич насмешливо приложил палец к губам.
— То-то, несмотря ни на что, веселый.