Бой приобретал ожесточенный характер, неприятельская армия пошла на штурм нашего штаба. Полковник Йай взял инициативу на себя и изложил мне сложившуюся ситуацию. После короткого обсуждения с начальником штаба полковником фон Унгером, человеком рассудительным и предусмотрительным, я разрешил прекратить сопротивление. Полковник Йай поручил своему адъютанту привести офицера армии противника. Внезапно в зал ворвался растрепанный и возбужденный штатский, державший палец на спусковом крючке своего пистолета-пулемета. Позади меня стояли полковник фон Унгер, полковник Йай и министериаль-советник доктор Экельман. Возможно, но я точно не помню, помимо этого штатского в комнату вбежал и офицер французской танковой дивизии. Штатский направил свое оружие на меня и несколько раз повторил: «Sprechen deutsch?»[82]
Я спокойно ответил: «Намного лучше, чем вы». Тем временем французский офицер, за которым я послал, майор, вошел в комнату, оценил ситуацию, взял смущенного штатского за шиворот и выставил за дверь. Затем, приложив ладонь к форменному кепи, он спросил меня на французском: «Господин генерал, готовы ли вы прекратить бой?» Я ответил: «Да, готов». Он попросил меня следовать за ним, и мы покинули отель через черный ход. Мы сели в мой автомобиль, припаркованный неподалеку, но, поскольку ключ зажигания найти не удалось, мы продолжили путь пешком.Дойдя до улицы Кастильон, он подал знак прекратить стрельбу. Мы прошли мимо наших горящих машин, под аркадами улицы Кастильон, затем свернули на улицу Риволи. Мой ординарец, преданный солдат, служивший у меня уже семь лет, следовал за нами, неся мой багаж. К нему подскочили вооруженные штатские, вырвали из рук чемоданы и прямо на месте стали рыться в их содержимом. Меня окружила банда возбужденных людей, чье поведение приобрело угрожающие черты, поскольку спешивший майор ушел вперед. И мне пришлось испытать ту судьбу, что была уготована всем нашим солдатам. Вдруг возле меня появилась дама с повязкой Красного Креста на рукаве и защитила меня от набросившейся на меня толпы. Она проводила меня до автомобиля, стоявшего на углу здания. Офицер попросил меня сесть в машину.
Мы ехали по улице Риволи, обгоняя длинную колонну пленных офицеров и солдат, конвоируемую боевиками Сопротивления. Из этого я сделал вывод, что многие опорные пункты были сданы. Меня доставили в префектуру, в зал, где находилось много офицеров. Ко мне подошел генерал и с учтивостью настоящего солдата представился: «Я – генерал Леклерк, а вы, очевидно, генерал фон Хольтиц. Почему вы отказались ответить на мое письмо?» Мы сели за стол и начали разговор через переводчика.
Генерал Леклерк представил мне отпечатанный на машинке проект соглашения о капитуляции гарнизона. Мы рассматривали пункты этого проекта один за другим. Подобный договор, как мне казалось, не являлся необходимостью. Речь не шла о капитуляции до окончания сражения, но мой штаб был захвачен противником, и я, вместе с работниками моего штаба, попал в плен. Следовательно, данная бумага нисколько не меняла фактическую ситуацию в той ее части, которая касалась меня и моего штаба. Но документ затрагивал и те пункты обороны, которые еще держались.
Я взял на себя ответственность приказать им прекратить сопротивление, осознавая, что генерал, прекращающий безнадежную борьбу, должен избавить своих солдат от бесполезных жертв. Я не мог допустить, чтобы разбросанные по всему городу пункты обороны, в течение двадцати четырех часов не имевшие связи и не получавшие приказов, продолжали сражаться в тот момент, когда их командиры прекратили сопротивление. Я высказал возражения по одному пункту проекта: немецкие солдаты, которые после капитуляции будут застигнуты с оружием в руках, не будут защищены законами войны. Я заметил, что солдаты, возвращающиеся с фронта, мне не подчиняются и к тому же никаким образом не могут быть в курсе здешней ситуации. Генерал Леклерк не отмел моего возражения и пообещал учитывать его в дальнейшем. Этот вопрос был отмечен в специальном дополнении.