Солдатский долг

Затем меня на пулеметном бронеавтомобиле отвезли на вокзал Монпарнас. Генерал Леклерк сел впереди меня, его адъютант сзади; таким образом, я оказался между ними. По дороге броневик несколько раз обстреливали с крыш домов. Наводчик поворачивал пулемет во все стороны, но огонь не открывал. На перроне вокзала у меня от стольких волнений случился сердечный приступ. Я подошел к киоску и попросил воды, чтобы выпить антиспазматическое лекарство, которое всегда носил с собой. Переводчик, очень хорошо владевший немецким, бросился ко мне со словами: «Господин генерал, вы же не собираетесь отравиться!» Передохнув несколько минут, я пошел по перрону мимо вокзальных строений. Я увидел там моих офицеров и много солдат. Они встали. Я приветствовал их, и меня проводили в служебное помещение. Через некоторое время туда привели полковника Йая. Там я написал для своих солдат приказ о прекращении сопротивления, ставшего бесполезным. Вот его сухие строки: «Приказ. Сопротивление должно быть немедленно прекращено во всех опорных пунктах в городе и в окрестностях. Командующий гарнизоном фон Хольтиц, генерал пехоты». Я собирался подписать отпечатанный на машинке приказ «ф. Хольтиц», но, подумав, решил подписаться «фон Хольтиц» из-за официального характера документа, что впоследствии сыграло определенную роль.

Мои офицеры в сопровождении офицеров 1-й французской армии были направлены с экземплярами этого приказа по всему городу. К сожалению, при выполнении своей миссии они столкнулись с фактами нападений и оскорблений, так что мне было очень непросто найти офицеров для повторного исполнения того же поручения. Часть экземпляров приказа была доставлена в находившиеся вне Парижа подразделения, которые, не будучи мне подчинены, взяли в плен моих офицеров и сопровождавших их французских военнослужащих.

В марте 1945 года в Торгау собрался военный трибунал, призванный рассмотреть мое поведение в последние дни в Париже. Перед глазами судей были различные приказы, подписанные мною; их изучение стало причиной отсрочки процесса до того момента, когда я смогу предстать перед судом лично. Заслушав 64 свидетеля, трибунал не позволил себе заочно признать меня виновным за мои действия и решения.

Вскоре после подписания мною приказа о прекращении сопротивления меня спросили, согласен ли я встретиться с командующим американской 12-й группой армий генералом Омаром Брэдли, желавшим поговорить со мной на чисто военные темы. Я согласился, и мы обсудили бои в Нормандии, в которых были противниками. В конце он задал мне вопрос, почему я всегда отдавал приказы об отступлении с опозданием на двадцать четыре часа. Поколебавшись, я ответил, что это вопрос политического характера. Он сразу все понял и сказал: «Мы счастливы, что ваши решения диктовались политикой, а не вашим штабом». Когда стемнело, я вместе с полковниками фон Унгером и Йаем выехал в направлении Нормандии, потом из Шербура мы вылетели в Англию.

Глава 9. Плен и возвращение на родину

Некоторые предварительные замечания о военнопленных

Когда 31 марта 1814 года (19 марта по старому стилю. – Ред.) войска союзников вошли в Париж, русский царь Александр I собрал маршалов побежденной французской армии и произнес перед ними речь, в которой нарисовал картину тогдашнего положения Франции; конечно, он разговаривал с ними как вождь страны-победительницы, но с уважением к этим храбрым воинам. Во всяком случае, так написал в своих мемуарах маршал Макдональд.

В своих воспоминаниях о временах войны 1870–1871 годов баварский граф Лерхенфельд рассказывал, что его матушка имела обыкновение приглашать на устраиваемые ею в Мюнхене приемы пленных французских офицеров. Когда 2 сентября 1871 года слуги украсили дворец в честь годовщины битвы при Седане, а французы, возмущенные этим, удалились, старая графиня никак не могла успокоиться. Во время следующего приема она вернулась к этому инциденту и, обращаясь к французским офицерам, спросила их: «Господа, что общего между знаменами и моим чаем?»

В 1915 году император Вильгельм II приказал немецкому офицеру, который, находясь в плену, воспользовался субботней увольнительной в соседний город, бежал в Голландию и добрался до Германии, вернуться обратно в лагерь; ведь офицер, получая увольнительную, дал честное слово не предпринимать попыток к бегству.