Солдатский долг

В США – стране, чья жизнь не была нарушена войной, не испытавшей никаких потерь и разрушений на собственной территории, не знавшей, что такое разрушенные города, – отношение к немецким военнопленным как на заводах, так и в других местах, где они работали, было если не дружелюбным, то по крайней мере нейтральным. Во Франции же, дважды за непродолжительный отрезок времени становившейся полем сражений, отношения были совсем другими. К тому же страна столкнулась с серьезным внутренним кризисом: экономика ее была дезорганизована, население разобщено, активно вели подрывную деятельность коммунисты; вследствие этого наши пленные становились первыми жертвами хаоса. Франция, фактически лишившаяся армии, быстро сформировала новую, в которой отсутствовали многие вспомогательные службы, в том числе те, что должны заниматься военнопленными. Красный Крест, несмотря на свой международный характер, в большей или меньшей степени сохранял зависимость от страны происхождения, Швейцарии, и не имел веса и влияния, необходимых для того, чтобы прекратить страдания военнопленных, становившиеся порой нечеловеческими. В бывшие немецкие концлагеря, где люди, заточенные туда по причине своего расового происхождения или политических убеждений, содержались в жутких условиях вместе с уголовниками, теперь загнали побежденных солдат, которые никоим образом не были ответственны за совершенные ужасные преступления.

Лагеря в Германии

В начале лета 1946 года нас перевезли в Германию и поместили в лагерь близ Ульма. Там мы встретили старых товарищей и друзей и впервые узнали подробности о крахе рейха и судьбе восточных областей Германии. Только там многие из нас в полной мере осознали все масштабы произошедшей катастрофы. Я в первую очередь имею в виду солдат Африканского корпуса, которые потерпели поражение после долгой череды побед, вследствие чего их мнение о Гитлере и нацизме в основном было менее критичным. Наконец-то мы получили более точные сведения о наших близких, об их жизни в оккупированной стране, об их заботах, нуждах и нищете, в которой им приходилось существовать. Мы узнали о печальной судьбе беженцев с востока и страшных бедах, жертвами которых стало население, бежавшее из восточных областей Германии (и стран Восточной Европы, где жило много немцев). В тот момент все это было для нас совершенно новым и глубоко нас потрясло. В нашей группе находились представители самых разных кругов. Наряду с офицерами в ней были дипломаты, ученые, врачи, высокопоставленные чины СС и Имперской трудовой службы. Атмосфера в лагере, как и во всей Германии, была тягостной, а долгая изоляция в заключении делала ее еще более тяжелой. Естественные трудности усугублялись царившей в стране нищетой, и многие из нас только тогда узнали о чудовищных людских и материальных потерях, причиненных последними месяцами войны. Прибавьте к этому относительную неуверенность в собственном будущем. Ходили слухи, что немецких генералов отправят на остров Святой Елены или в Африку. При том произволе, что совершался в отношении побежденной Германии, можно было ожидать самого невероятного.

Многих заключенных, среди которых были мои товарищи, увозили в наручниках агенты американского СИК[87], чтобы передавать их трибуналам. Нервное напряжение, усиливавшееся лагерной теснотой, приводило к развитию настоящей клаустрофобии. Конечно, мы пытались черпать силы и находить отдушину в интеллектуальной деятельности. Но и тогда мы оставались в состоянии страшного напряжения, поскольку не удавалось отвлечься от тревожных мыслей о будущем.