Эмилий вырос в маленьком городке в Апулии вдали от главных дорог и большой политики. От одного конца города до другого можно было пройти за полчаса неспешным шагом и ещё успеть посидеть в таверне и выпить чашу вина. Единственной достопримечательностью был рынок, одновременно служивший форумом. Днём здесь шла вялая торговля, но по вечерам граждане города собирались напротив табулярия и вели долгие дискуссии, порой весьма ожесточённые, обсуждая накопившиеся за день проблемы. Тут же раз в год проводили выборы в муниципалитет, а так как жителей насчитывалось не более трёх тысяч, то и выбирали почти одних и тех же людей. Высшим постом, о каком только можно было мечтать, была должность главы муниципального совета. Думать о чём-то большем не приходилось. Насколько Эмилий знал, никто ещё из их городка выше этой планки не поднимался.
Чем ближе Эмилий подъезжал к столице, тем многолюдней становилось на дороге. Повозки, верховые, просто пешие - все куда-то спешили, торопились, сливаясь в плотные не иссякающие даже ночью потоки. На постоялых дворах и в гостиных домах невозможно было найти свободного места, и если бы не подорожная Цезаря, пришлось бы ночевать на улице. Трактирщики, увидав проконсульскую печать, кланялись чуть не до земли, выставляли на стол лучшее угощение, а для Мохнорылого всегда находилась полная торба ячменя. За столом вокруг него собиралась толпа любопытных, послушать последние известия из Галлии. Их интересовало всё: в каких битвах он участвовал, собирается ли Цезарь идти за Рейн, сколько земель он подчинил и будут ли туда выводить колонии. Люди посолиднее расспрашивали о дорогах, безопасны ли проезды по стране, как долго продлиться война и какие племена готовы торговать с Римом. Вообще, имя Цезаря и всё, что с ним было связано, вызывали живейший интерес. Эмилий раньше и не подозревал, что война за Альпами находит такой яркий отклик здесь, в Италии.
За несколько миль до Рима вдоль дороги стали вырастать гробницы и фамильные склепы знатных римских граждан, отделанные мрамором и крупнозернистым гранитом. Они как бы образовывали преддверие города, напоминая всем проходившим мимо о делах и заслугах покоящихся под их сводами людей. Читая имена и эпитафии на надгробных плитах, можно было прочесть всю историю Республики, начиная от изгнания царей и заканчивая диктатурой Суллы. Путешественники, особенно провинциалы, часто останавливались подле древних памятников и с благоговением прикасались к холодным камням, словно пытаясь ощутить в себе часть этой истории.
Возле одного из склепов Эмилий заметил роскошную лектику, покрытую пурпурной тканью и увитую гирляндами цветов. Издалека её можно было принять за царственный шатёр, устремившийся вверх остроконечной вершиной. Какой-нибудь богач решил посетить могилу родственников. Рядом сидели на корточках дюжие носильщики-сирийцы и презрительно посматривали на проходивших мимо людей. Один из них, с перебитым носом, окинул Мохнорылого насмешливым взглядом и что-то сказал своим товарищам. Носильщики рассмеялись и закивали коротко стрижеными головами.
В лицо бросилась краска. Эмилий натянул поводья и повернул коня в их сторону. Роукилл учил его не поддаваться чувствам и всегда сохранять спокойствие, но когда над тобой смеются рабы, сохранить спокойствие бывает очень трудно. Он остановился в двух шагах от носильщиков и пристально посмотрел в глаза кривоносому.
-- Не хочешь повторить, что сказал?
Раб даже не подумал подняться. Он только слегка пожал плечами и ответил с сильным восточным акцентом:
-- Езжай, куда ехал, господин. Я не в твоей власти.
Никогда ещё Эмилий не слышал, чтобы раб говорил так со свободным римским гражданином. Не иначе порядки в столице отличались от провинциальных, или он был любимчиком своего хозяина. Но в любом случае нужно наказать дерзость. Эмилий потянулся к мечу, но рабы вдруг разом вскочили, один схватил Мохнорылого под уздцы, остальные сжали декуриону руки.
-- Езжай, куда ехал, господин, - повторил носильщик.
Теперь в голосе слышалась угроза. У каждого из рабов на поясе висел длинный нож, видимо, кроме обязанностей носильщиков они исполняли роль телохранителей. Эмилий не сомневался, что они пустят их в ход, но и отступать перед рабом было недостойно свободного человека. Он ударил Мохнорылого шпорами, и мерин взвился на дыбы, разбрасывая носильщиков в стороны.
-- Тебя никто не предупреждал, раб, что нельзя безнаказанно оскорбить римлянина!? - закричал он. - Тем более солдата Цезаря!..
Крик перешёл в воинский клич. Люди на дороге испуганно отпрянули, и даже рабы, только что такие смелые, растеряли всю самоуверенность и невольно подались назад.
-- Стой!
Мелодичный, но сильный голос заставил Эмилия отступить, меч, так и не успев до конца выйти из ножен, скользнул обратно. Даже Мохнорылый перестал рваться из седла и опустился на все четыре копыта.