Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность

В период империи военный мятеж становится одним из средств узурпации императорской власти. Поэтому инициаторы и участники такого мятежа попадали в категорию лиц, преследовавшихся по закону Юлия об оскорблении величия (lex Iulia de maiestate). Согласно этому закону, суровую ответственность несли те лица, по чьей инициативе или чьими действиями поднято оружие против императора или государства, либо его войско доведено до мятежа (in insidias deductus); отвечали также лица, подстрекавшие войско отвратиться от императора (Paul. Sent. V. 29. 1)[806]. В качестве laeasae maiestatis damnator («виновного в оскорблении величия») смертной казнью с конфискацией имущества карался и тот, кто, сговорившись (inita coniuratione) с воинами, частными лицами или варварами, убивал лицо сенаторского ранга или военнослужащего, senatorium vel militem (Ex Ruffo leg. mil. 20). Обращает на себя внимание и замечание Модестина о том, что вина в преступлении против величия, выразившимся в каком-либо действии или надругательстве над императорскими статуями и изображениями, существеннейшим образом усугублялась, если оно совершалось воинами[807]. По всей видимости, такое усугубление вины объясняется тем, что в армии императорские imagines почитались в качестве священных символов наряду с военными знаменами и статуями богов[808]. Кроме того, и знамена, и изображения императоров, несомненно, ассоциировались с верностью принцепсу и воинской присягой (например, Tac. Hist. I. 55; 56; Plut. Galba. 22. 4)[809], через которую понятия воинского долга и повиновения военачальнику обретали свои сущностные основы в религиозно-сакральной сфере[810]. Поэтому любые мятежные действия означали нарушение как самой присяги, центральным пунктом которой было обязательство повиноваться командующему (Polyb. VI. 21. 1; Dion. Hal. Ant. Rom. VI. 45. 1; X. 18. 2; XI. 43. 2), так и религиозных уз и норм военной жизни[811]. По традиционным римским представлениям, отказ воинов повиноваться власти полководца расценивался как нечестие, преступление против богов и освященного ими воинского порядка – contra fas disciplinae (Tac. Ann. I. 19. 3; cp.: Liv. II. 32. 2; XXVIII. 27. 4 et 12; SHA. Avid. Cass. 4. 9). Как показывают некоторые эпизоды, такого рода представления не были чужды и самим римским солдатам (см. главу XIII). Если во время военного мятежа изображения императоров срывали с военных значков и штандартов, это означало открытое выступление против данных правителей (см., например: Tac. Hist. I. 41; 55; 56; III. 13; 31; Plut. Galba. 22; 28; Dio Cass. LXIII. 25. 1; LXV. 10. 3; Hdn. VIII. 5. 9)[812].

Что касается интерпретации сущности и причин солдатского мятежа в литературных источниках, то напрасно было бы искать у античных писателей каких-либо реалистических и взвешенных оценок. В абсолютном большинстве описаний безраздельно доминируют сугубо морализаторские суждения и всячески подчеркиваются анархически-оргиастические аспекты seditio, что объясняется как консервативно-аристократическими взглядами римских историков и опытом гражданских войн в Римском государстве, так и спецификой античного понимания исторического процесса и задач историописания[813]. Весьма показательно, что в поведении мятежных войск античные писатели акцентируют прежде всего иррационально-стихийную сторону, используя для этого понятийный ряд, относящийся к сфере катастроф (ср., например, Vell. Pat. II. 125. 4: incendium militaris tumultus) или социально-психологической патологии: безумие и безрассудство (amentia, vecordia, rabies; ср. особенно Tac. Ann. I. 39. 6: fatalis rabies, «роковое безумие»), ярость (furor), чума и зараза (contagio, contactus). Мятежные настроения оказываются, как правило, в высшей степени заразительными (Tac. Hist. I. 9; 26; III. 11), и если мятеж охватывает большинство воинов, к нему присоединяются и все прочие[814]. Судя по начальным словам рассказа Тацита о мятеже паннонских легионов, не столько даже солдаты поднимают мятеж, сколько этот последний, подобно заразной болезни, охватывает войско[815]. Поэтому предупредить распространение мятежа могли в первую очередь меры по рассредоточению войсковых контингентов или их использование против внешнего врага (Tac. Hist. I. 9).