Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность

Что же касается предательства, совершаемого воинами, то можно сказать, что римляне, по сути, не делали различий между собственно военной и государственной изменой; более того, особо тяжкие воинские деликты, включая проявление трусости и дезертирство, рассматривались не просто как нарушение присяги, но и как предательство[1312]. Изложенный выше рассказ Тацита об отпадении римских легионов во время восстания Цивилиса (и прежде всего речь Вокулы к солдатам) позволяет констатировать некоторые принципиально важные моменты в римском понимании этого преступления. Во-первых, понятие «предатель/изменник» (proditor) было, по сути, тождественным понятию «перебежчик» (transfuga)[1313]. Во-вторых, для легионеров предательство означало нарушение воинской присяги (sacramentum militiae), освящаемой богами, которая прямо требовала верности знаменам и беспрекословного исполнения воли командующего[1314]. В-третьих, это нарушение присяги рассматривалось также как бесчестье (dedecus). Эти моменты подтверждаются, как мы увидим далее, и другими источниками.

Стоит отметить, что термин transfuga, происходящее от глагола transfugere[1315], является словом из солдатского языка[1316] и иногда сближается с понятием desertor[1317]. Так, по словам Исидора Севильского (Etym. IX. 3. 99), «те, которые оставляют войско, переходя к врагу, также именуются дезертирами» (qui deserunt exrcitum ad hostes transeuntes et ipsi desertores vocantur). В литературных источниках нередко встречается сочетание понятий desertor и proditor, которое, однако, используется не в точном «техническом» значение этих терминов, но, скорее, плеонастически, для эмоционального усиления высказывания (ср., например: Caes. B. civ. II. 32. 7; Liv. II. 59. 9; Tac. Ann. II. 10. 1; Hist. I. 72. 3; II. 44. 2). Понятно, что перебежчик, прежде чем перейти на сторону врага самовольно, как и дезертир, покидал свою часть и тем самым, по сути, совершал двойной деликт[1318]. Но обычно эти понятия разводятся и в юридических текстах императорского времени трактуются отдельно. Главное различие заключается в намерениях оставляющего свою часть воина. Transfuga, как и синоним этого понятия – perfuga, определяется Фестом как тот, кто по своей воле перешел к врагу, причем в надежде на некие выгоды[1319]. Римские юристы, следуя базовым принципам права и казуистическому подходу, конкретизируют то содержание, которое вкладывалось в данное понятие. Прежде всего подчеркивается, что сам акт перехода на сторону противника, т. е. предательство, делает перебежчика врагом со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая меру и форму наказания. Ибо, по словам Юлия Павла, того, кто по злому умыслу и с предательским намерением оставил отечество, следует причислить к врагам: nam qui malo consilio et proditoris animo patriam reliquit, hostium numero habendus est (Dig. 49. 15. 19. 4, Paulus libro sexto decimo ad Sabinum)[1320]. Соответственно, предатели и перебежчики после разжалования могли быть подвергнуты пытке и в большинстве случаев должны быть приговорены к смертной казни, потому что, как подчеркивает Таррунтен Паттерн, они рассматриваются как враги, но отнюдь не как воины: nam pro hoste, non pro milite habentur (Dig. 49. 16. 7, Tarruntenus Paternus libro secundo de re militari). Даже если перебежавший к врагу римский воин затем возвращался обратно, то, как отмечает Модестин, хотя легионеры и не подлежат таким наказаниям, он подвергался пытке и приговаривался или к растерзанию зверями[1321], или к распятию – torquebitur ad bestiasque vel in furcam damnabitur (Dig. 49. 16. 3. 10).