Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Пилоты Люфтваффе были сравнительно мелкой группой элитарных бойцов, которые шли на войну с сознанием превосходства собственного оружия над врагом. Несмотря на всю жестокость воздушных боев, они вели довольно хорошую жизнь. Как раз во Франции они могли наслаждаться удобствами, о которых пехотинец мог только мечтать. Хотя техническое и численное превосходство союзников именно в воздушной войне с 1943 года стало заметно в драматических формах, у отдельных пилотов и в 1944–1945 годах все еще бывала радость успеха: летчики-истребители сбивали вражеские самолеты, пилоты бомбардировщиков сбрасывали свой смертоносный груз на города, корабли и войска. Моряки вынуждены были оценивать войну более скептически уже потому, что с сентября 1939 года они вели войну на море с явно превосходящим противником.

Солдаты сухопутных войск, воевавшие в Нормандии и пережившие разгром фронта во Франции, представляют собой в нашем материале группу, лишенную иллюзий. Собственные успехи — убитые враги или подбитые танки — не играют в их разговорах никакой роли. Доминирует будничный опыт бессилия перед противником, обладающим огромным материальным превосходством. Чувство тщетности здесь неизбежно. С сегодняшней точки зрения может удивить, что большинство солдат, несмотря ни на что, только с августа 1944 года осмелились верить в поражение Рейха. Почему — так звучит вопрос — они так поздно пришли к осознанию этого, если исход борьбы, самое позднее, был решен в конце 1943 года, как нам об этом известно сегодня? Часть объяснения заключается в частном восприятии: у кого хорошо оплачиваемая работа, тот, как правило, реже и без особого возбуждения задумывается о структурных проблемах мировой экономики. Похоже функционирует и восприятие войны, в которой некто выполняет задачу. Пока война продолжается, в этой задаче ничего не изменяется. Понимание поражения является соответственно только следствием непосредственных переживаний. Перед разрушительным летом 1944 года у многих солдат оно еще было замещено событиями, подававшими большие надежды. В то время Германия еще удерживала половину Европы, вне городов воздушная война была почти незаметна, а воевавшие в Италии солдаты могли с определенным правом утверждать, что они удержат союзников, а солдаты группы армий «Центр» на востоке — тоже.

Конечно, можно было бы оценить собственные переживания в частности и ход войны в общем более критически. Что значило, если отказались от вы-садки в Англии, если кампания в России не завершилась осенью 1941 года, как это было предсказано, если в войну вступили США со своим гигантским экономическим потенциалом, если немецкие войска отступают все дальше и дальше? Кто читал газеты и слушал радио, смотрел еженедельные киножурналы, разговаривал с товарищами, друзьями и родственниками, мог бы без особого интеллектуального напряжения прийти к выводу, куда все это катится. Но солдаты здесь, как и большинство других людей в большинстве других ситуаций, тесно связаны с необходимостью действий своего ближнего мира: пока «великие» события не надвинутся практически вплотную, для собственного восприятия, оценок и решений они не играют решающей роли. Люди думают не абстрактно, а конкретно. И что в исторической ретроспективе кажется все более очевидной реальностью, для действующего и переживающего свое время остается совершенно безразличным, пока он сам непосредственно не будет подвергнут влиянию нагромождения обстоятельств. Конечно, из этого есть знаменитые исключения [569].

Но большинство замечает наводнение только тогда, когда вода уже стоит на первом этаже, и как раз тогда укрепляется надежда, что она выше не поднимется. И в качестве возмещения потери надежды появляется нечто вроде гадания: если не окончательная победа, тогда, по крайней мере, мирные переговоры. Отказ от такой надежды одним ударом обесценил бы всю ранее проделанную работу, все эмоциональные инвестиции. Поэтому люди твердо держатся за надежды и желания, которые с точки зрения последующего мира, всегда более богатого центральным запасом знаний, выглядят иррациональными. Почему рабочие борются за спасение своих предприятий, хотя у них нет ни малейшего шанса остаться на рынке? Потому что они инвестировали энергию, желания, надежды, время жизни и перспективы в таком объеме, как никто другой. Это ни в коем случае не привычка «маленьких людей». Напротив, привычка к поражению снижается тем сильнее, чем выше положение человека в иерархии. Генерал Людвиг Крювель в ноябре 1942 года, как только получил сообщение о наметившемся окружении 6-й армии в Сталинграде, выразился так: «Неужели в этой войне снова напрасно должны будут погибнуть сотни тысяч людей? Это же немыслимо» [570].

Вера в фюрера

22 марта 1945 года командир 17-го парашютно-десантного полка полковник Мартин Веттер и летчик-истребитель Антон Вёльфен из 27-й истребительной эскадры беседовали о национал-социализме. Оба попали в плен несколько дней назад: один — в Шантене, другой — В Рейнберге. Война для них была окончена. Наступило время подвести итоги.