Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Так как генерала Крамера терзали угрызения совести, полковник Майне был просто возмущен ходом и способами «борьбы до последнего» в Тунисе. Такого в немецкой военной истории еще не было. Все было «удручающим», совсем не так, как в Сталинграде. Гибель 6-й армии была, конечно, печальной, но «они сражались до последнего, они стреляли в упор, держались кто знает как долго, и только тогда, когда уже ничего не получалось, они вынуждены были капитулировать». В Африке все было по-другому. Как говорил Майне: «Потрясающе, как много офицеров больше не воевало. Они просто не хотели. Им просто все надоело». Приказ фюрера воевать до последнего патрона был передан в дивизии, на что от них поступил лишь ответ: «Где боеприпасы?» Наконец 8 мая командующий 5-й танковой армией генерал Ферст передавал по радио как мог долго «неограниченные полномочия», потом всё [684]. Сообщения показывают, что большинство офицеров 1943 года еще придавали борьбе до последнего патрона еще кое-как признаваемую военную ценность. Взгляд Гитлера, между тем, отмежевывался от этого, он вел речь в основном, очевидно, о жертвах как таковых. И Геббельс тоже говорил в июне 1944 года: «Мы боремся за нашу жизнь не до последнего патрона, а мы боремся до последней капли крови или до последнего дыхания… Есть только один выбор: жизнь или смерть» [685]. Командование Вермахта последовательно приспосабливалось к этой теоретике гибели. Летом 1944 года, например, офицеры на Атлантическом валу должны были подписывать письменное обязательство оборонять свои опорные пункты до последнего человека [686]. Возможная отговорка: «мы не могли больше держаться, потому что больше не было боеприпасов или продовольствия» влекла за собой «строжайшие решения» в отношении ответственных лиц [687]. Фельдмаршал Гюнтер Клюге, учитывая безысходную обстановку в Нормандии 21 июля 1944 года, доложил Гитлеру: «Будем держаться, и если никакие вспомогательные средства не улучшат наше положение, придется с честью умирать» [688]. Конечно, эти строки были придуманы для того, чтобы и задобрить диктатора, и затушевать собственное участие Клюге в покушении на Гитлера. Одновременно такой подход показывает, какими словами выражался высший генералитет сухопутных войск, чтобы добиться благосклонности Гитлера. Когда союзники осенью 1944 года вышли к границе Рейха, генералитет в своих приказах окончательно сделал «долг погибнуть» своим собственным [689]. Он отвергал разрешение на капитуляцию, даже если тактически сражение было проиграно [690].

Впрочем, возникает вопрос, насколько борьба «до последнего» и ее слишком буквальное толкование укоренились в относительных рамках командиров среднего звена и простых солдат.

В жизни солдата предписания есть практически на все: на правильную подгонку его обмундирования, обслуживание вооружения, на поведение во время боя, а для капитуляции — таких предписаний нет. Когда можно сдаваться и как конкретно это должно происходить — не урегулировано. Представления высшего командования для нижних чинов в пылу сражения чаще всего оставались абстрактными. Поражение на поле боя поэтому было моментом отсутствия ориентиров, в котором групповое поведение приобретало особое значение. Солдаты вместе сражались и чаще всего так же вместе отправлялись в плен.

Обер-фельдфебель Реннер из 7-го полка связи ВВС в боях под Шербуром в июне 1944 года не хотел воевать до последнего патрона.

РЕННЕР: Мы могли держаться по крайней мере три или даже пять дней. Но я по возможности рассчитывал это предотвратить. Несмотря на артиллерийскую подготовку, я встал перед блиндажом и обратился с речью: «Вы хотите там снаружи погибнуть за бессмысленную борьбу, в которой больше ничего нельзя добиться? Идемте, мы выходим». Среди этих почти двухсот человек нашлось — остальные молчали — может быть, десять противников, которые сказали: «Об этом просить нельзя, так не пойдет. Мы должны воевать до последнего патрона!» Я тогда им ответил: «Что значит последний патрон? Вы выстрелите последний патрон, а враг ответит, и тогда вы — мертвы!» Один возразил: «Ведь мы умрем геройской смертью за Родину!» А я ему: «Тебе ничего с того не будет, глупый ты пес, если ты тут умрешь, а твоя жена будет страдать дома!» Тогда другие заговорили: «Нет-нет, мы хотим выйти». Мне удалось убедить людей. Я спросил: «Кто пойдет со мной?» Сразу согласились только двое, а вскоре человек двадцать пять — тридцать. Тогда я пошел вперед с флагом, размахивая туда-сюда, и шел прямо навстречу большому огневому валу артподготовки [691].