Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Изучение обществ прошлого базируется не только на том, что когда-нибудь будет доступно историку в качестве источника, но и на материальных, организационных и ментальных инфраструктурах: фабрики, улицы, канализации, а также школы, властные учреждения и суды, и — что чаще всего не замечают — традиции и обычаи. Все три типа инфраструктур образуют принимаемый само собой разумеющимся мир. Они являются основным фоном повседневной жизни, и они проявляют специфическую инерцию. А именно в них мало что меняется даже тогда, когда в политике или экономике проходят резкие изменения, так как и эти инфраструктуры являются только подсистемами в одной сложной общественной структуре, несомненно, чрезвычайно важными, но как раз они не образуют общественной цельности. И при национал-социализме гражданки и граждане не проснулись 31 января 1933 года в новом мире. Он оставался таким же, что и днем раньше, только известия были новыми. Себастьян Хаффнер ведь тоже не описывает 30 января как революцию, а как смену правительства — а таковая в Веймарской республике ни в коем случае не считалась особым событием. Для Хаффнера «событие 30 января фактически состояло только в чтении газет и в чувстве, которое оно вызывало» [55]. О возможных последствиях и значении того и другого, естественно, думали, спорили принимая во внимание, но это были и другие политические новости. Хаффнер описывает разговор с отцом: спор о том, сколько процентов населения составляют «наци», как за границей отреагируют на то, что Гитлер стал рейхсканцлером, что будут делать рабочие, — короче обо всем, о чем думают политически мыслящие бюргеры, когда принято решение, значение которого они плохо могут проследить и которому они особо не рады. Хаффнер и его отец в любом случае пришли к очевидному заключению: у этого правительства очень слабый базис, и поэтому мало шансов долго продержаться, и в общем и целом нет причин для беспокойства. То, что читают и обсуждают, сначала ничего не меняет в ходе событий: «Это были газетные новости, — пишет Хаффнер, — видят своими глазами и слышат своими ушами не больше того, к чему привыкли за последние годы. Коричневая униформа на улицах, парады, крики «Хайль!», а в остальном — как всегда. В Верховном суде, высшем суде Пруссии, где я тогда работал стажером, из-за того что прусский министр внутренних дел в то же время отдавал несуразные приказы, в судопроизводстве ничего не изменилось. По газетным новостям, конституция могла отправиться к черту. Но каждый из параграфов гражданского кодекса продолжал действовать и мог так же тщательно прокручиваться туда и обратно, как и прежде. Где же лежала настоящая реальность? Рейхсканцлер мог ежедневно публично обрушиваться с площадной бранью на евреев, но в нашем сенате, как и прежде, заседал еврей — судебный советник и выносил очень остроумные и добросовестные решения. И эти решения были обязательны для исполнения всему государственному аппарату, даже если глава этого государственного аппарата их автора ежедневно мог обзывать «паразитом», «недочеловеком» или «чумой». Кто при этом был скомпрометирован? Против кого направлялась ирония этого положения?» [56]

Можно было бы также сформулировать, что широкие области существующих относительных рамок функционировали дальше, как, впрочем, позволяли себя интерпретировать «продолжение жизни», а также триумф над нацистами: «так много, кажется, они все же не смогут сделать». Как же тогда должны были бы прийти к идее, что на самом деле требовалась совершенно новая интерпретация реальности, что здесь не просто случилось что-то такое, что можно было бы оценить по обычным масштабам? И даже если у кого-нибудь было бы именно такое чувство: откуда бы он взял инструменты, с которыми он смог бы дешифровать эту новую реальность?

В социальной психологии феномен «систематической ошибки обзора пройденного пути» давно уже хорошо описан. Когда результат социального процесса является несомненным, всегда думают, что знали с самого начала, к чему все это придет, и задним числом находят множество признаков, давно уже указывавших на гибель или катастрофу. Поэтому, например, все очевидцы указывают в интервью, что их отец или дедушка 30 января сразу же сказал: «Это — война!» [57]. Ошибка обзора пройденного пути помогает позиционировать себя на стороне ясновидящего и знающего, тогда как люди как часть исторического трансформационного процесса на самом деле никогда не видят, куда он направляется. Безумие, естественно, не замечает тот, кто его разделяет, — говорится у Зигмунда Фрейда, и во всяком случае, с большого расстояния можно взять перспективу наблюдателя, с которой видны самонепонимание и ошибки непосредственно занятых действующих лиц. И даже когда одна, две или три плоскости функционально дифференцированных фигур одного общества различаются, всегда остается бесконечно много других, точно так же, как они были до сих пор. Хлеб все еще продается у пекаря, трамваи едут, в университете надо учиться и заботиться о больной бабушке.