Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Процессы обобществления противоречивы и при новых политических предзнаменованиях, и для национал-социализации это относится в особой мере: так как наряду с явным подчеркиванием национального и политической практики вытеснения национал-социалистическое общество следовало тем же практикам, что и другие современные ему индустриальные общества с их техническими императивами и ослеплением, с программами занятости и конъюнктуры, с индустрией культуры, спортом, свободным временем и общественной жизнью. Ханс Дитер Шефер еще в 1981 году назвал это в своем слишком малозаметном труде «рассеянным сознанием» и тщательно описал, что на плоскости пользователя Третьего рейха все оставалось совершенно не-националистическим: к чему причислил рост потребления кока-колы, наличие иностранных газет в киосках больших городов, прокат голливудских фильмов в кинотеатрах или финансирование в долг экономического роста, позволившего многим «соплеменницам» и «соплеменникам» приобщиться к удобствам современного общества потребления [58].

Разнонаправленное, иногда противоречивое развитие частей общества Третьего рейха в этом отношении не представляет ничего необычного по сравнению, может быть, с противоречивыми формами обобществления, развиваемыми современными обществами, потому что разные функциональные области (похожие на те, что были описаны выше для ролей) имеют различные условия их функционирования: школа по своим функциональным условиям остается школой и тогда, когда учебный план предусматривает изучение евгеники в рамках биологии, а фабрика работает как фабрика и тогда, когда производит пряжки для ремней штурмовиков из СА. Поэтому повседневная жизнь встает на пути осознания того, что произошло что-то новое и совершенно неожиданное: «Я все еще, как и прежде, ходил в Верховный суд, там по-прежнему выносили решения (…) судебный советник моей судебной коллегии — еврей, все еще спокойно сидел в своей тоге за шкафом (…) Я по-прежнему звонил своей подруге Чарли, и мы ходили в кино или сидели в маленьком винном подвальчике и пили кьянти или танцевали. Я виделся с друзьями, спорил со знакомыми, семейные праздники тоже справлялись, как и всегда. Тем не менее было довольно необычно, что как раз эта механически и автоматически текущая дальше повседневная жизнь была тем, что помогало не допустить, чтобы где-нибудь произошла мощная живая реакция против чудовищного» [59].

Инерция инфраструктур общества, их оживленные будни составляют весомую часть рассеянного сознания: другая образует то, что изменилось, и особенно то, что модифицирует относительные рамки. С одной стороны, это действия режима, оперирующего пропагандой, распоряжениями, законами, арестами, насилием, террором, а также привлекательными и узнаваемыми предложениями, с другой — в реакции на это измененное восприятие и поведение со стороны не всегда приглашаемого, равно как и участвующего населения, пытающегося понять, что происходит. Антиеврейские мероприятия, такие как бойкот еврейских магазинов, происходившие в конце марта — начале апреля 1933 года, как известно, были очень противоречиво восприняты населением, как и многие антиеврейские меры позже. Но именно это, хотя и может показаться на первый взгляд парадоксальным, стало его интегрирующим моментом: так как и национал-социалистическое общество имеет еще достаточно социального пространства, в котором среди себе подобных можно говорить «за» и «против» в отношении различных мер и акций [60]. Социальный функциональный модус современной диктатуры, такой как национал-социализм, не осознается, если считают, что он интегрировал свое население через однородность. На самом деле имеет место обратное: он интегрирует через поддержание разницы, так что и те, кто против режима, критически относятся к политике по отношению к евреям, внутренне настроены социал-демократически или еще как-то, имеют свое социальное место, на котором они могут обменяться и найти мыслящих себе подобно. Этот функциональный модус находится везде, вплоть до айнзац-групп и батальонов резервной полиции, которые вовсе не состоят из равнодушных тупых исполнителей, а из думающих людей, говорящих друг с другом о том, что делают, и о том, кого они относят к плохим или к хорошим [61]. Социальный модус каждого уровня, каждого предприятия, каждого университета состоит в разнообразности, а не в гомогенности — везде находятся подгруппы, проводящие границы между собой и другими. Это не разрушает целостности социального агрегата, это является его основой.

Даже когда нацистский режим аннулировал свободу прессы, установил цензуру и его медийная, в высшей степени современная, пропаганда создала соответствующую системе общественную сферу, которая, естественно, не прошла бесследно для взглядов каждого в отдельности, было бы непониманием считать, что таким образом было покончено с плюрализмом мнений и дискуссиями.