Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Точка зрения Хурбса предотвратить налеты на гражданские цели путем убийства вражеских пилотов показывает не только его наивность, но и широко распространенный в Вермахте взгляд, что жестокостью по ту сторону всяких правовых ограничений можно принудить противника к определенному поведению. Шрёдер считает такую аргументацию неприемлемой не только по объективным причинам. Для него казнь сбитых летчиков только «простое свинство», противоречащее его взглядам на солдатскую честь. Интересно, что он тоже аргументирует не положениями Женевской конвенции, а солдатскими представлениями о морали. Подобные образцы аргументации с тем же на-бором слов можно найти и у военнослужащих сухопутных войск. Полковник Ханс Райман считал «большим свинством», что разведывательный батальон СС дивизии «Гитлерюгенд» расстрелял в Нормандии 18 канадцев и не хотел приносить никаких извинений. На самом деле такие случаи редко вызывали дискуссии и дебаты. Ссылки на особо «жестоких СС» или на «бесчеловечную» войну на востоке в большинстве случаев было достаточно, чтобы установить единое мнение и обратиться к другой теме. Дискуссия между Шрёдером вращалась, наоборот, вокруг моральных представлений, которые у обоих были, очевидно, в корне различными. Такие дебаты представляют собой редкое исключение, так как большинство стремилось найти консенсус и, прежде всего, не делать слишком далеко идущих выводов, которые могли бы поставить под вопрос смысл собственных действий.

Какими были качественные и количественные масштабы военных преступлений, имело центральное значение для восприятия немецкими солдатами. Так, рассказы о массовой гибели советских военнопленных в лагерях вызывали существенно большее возмущение, чем об их расстрелах на фронте. В лагерях, по словам одного фельдфебеля Люфтваффе, разыгрывались «ужасные вещи» [345]. Обращение с красноармейцами, в чем были едины Эрнст Квик и Пауль Корте, было «совершенно обычным». То есть «нечеловеческим» [346]. Георг Нойффер говорил о «невообразимых ужасах» [347], стрелок Герберт Шульц — о «позоре для культуры, величайшем преступлении, которое когда- либо совершалось» [348].

Убийство гражданских, чаще всего упоминавшееся в контексте борьбы с партизанами, тоже вызывало большое возмущение. Так, еще летом 1940 года рассказывали о таких «жутких вещах», как были расстреляны все мужчины в деревне, только потому что из одного дома слышались выстрелы [349]. Обер- фельдфебель Дебелее спрашивал себя: «Зачем же мы все это делаем? Ведь это не обстоятельства» [350]. Один переводчик, состоявший при немецких войсках в Италии, тоже возмущался поведением солдат Вермахта по отношению к гражданскому населению.

БАРТ: А в Барлетте [351] они созвали жителей и сказали им, что будут выдавать продовольствие. А сами стали стрелять по ним из пулеметов. И такие истории они совершали. Потом, прямо на улице, они снимали часы и кольца, как бандиты. Это нам сами солдаты рассказывали, как они хозяйничали. Там они просто входили в деревню, и если что-то им не нравилось, брр! — сразу нескольких убивали. Они еще рассказывали, как будто все это было в полном порядке и как само собой разумеющееся. Один торжествующе рассказывал, как они ворвались в церковь, нарядились в облачение священников и бесчинствовали. То есть безобразничали там как большевики [352].

Примечательно, что хауптшарфюрер СС Барт уравнял собственных солдат не только с «бандитами», но даже с «большевиками», с абсолютным национал- социалистическим образом врага. Разговор о преступлениях, совершавшихся лишь несколько дней назад, вызвал затем воспоминания о Восточном фронте. Барт: «Да и потом то, что они творили в России! (…) Они забили тысячи людей, женщин, детей, ужасно» [353]. Опыт насилия в Италии и в России наслоился здесь в единую оргию насилия, которая Барта, очевидно, глубоко потрясла. Примечательно также, что, впрочем, обычная, разряжающая ссылка на СС как преступников здесь отсутствует.

Убийство женщин и детей было преступлением, чаще всего вызывавшим возмущение.

МАЙЕР: В России я видел, как СС уничтожили деревню с женщинами и детьми только за то, что партизаны застрелили немецкого солдата. Деревня была не виновата. Они сожгли деревню дотла, а женщин и детей расстреляли [354].