Солдаты вышли из окопов…

Кобыла, стоявшая в деннике, повернула к нему голову, покосилась выпуклым темно-синим, как спелая слива, глазом и обдала сильным, теплым дыханием. Он огладил ее, дал с ладони кусочек сахару, накинул уздечку, потник и седло, затянул подпруги. Кобыла немного поиграла с ним, притворяясь, что хочет укусить.

— Застоялась, ваше высокопревосходительство, — пояснил ординарец. — Утром водил ее по двору, так она рвется, просится, ей-богу!

Ординарец Брусилова служил в гусарах, любил и понимал лошадей и в конюшне чувствовал себя равным генералу.

Брусилов проверил длину стремени и велел ординарцу вывести лошадь. Взяв ногой стремя и ухватившись рукой с зажатыми в ней поводьями за гриву, Брусилов легко поднялся в седло, и в ту же минуту кобыла, играя, встала на дыбы. Нажимом поводьев он опустил ее на передние ноги и толкнул шенкелями. Она охотно пошла легким, танцующим шагом, прося повода, весело мотая головой и пытаясь выброситься вперед. Сдерживая ее, чувствуя каждое ее движение, Брусилов немного проехал короткой рысью и затем галопом поскакал в поле, глубоко дыша, чувствуя себя, хоть ненадолго, освобожденным от тяжелых дум.

Вечером ему доложили, что в штаб фронта приехал французский генерал Савиньи.

Брусилов с досадой подумал, что ему придется возиться с вылощенным штабным генералом, но Савиньи приятно разочаровал его. Это был черненький, сухощавый, очень бодрый старичок, с мушкетерскими, тронутыми проседью усами и воинственной острой бородкой, с живыми глазами, одетый в поношенный мундир и коричневые краги. Вытянувшись, а затем крепко пожав руку Брусилова, француз стремительно заговорил:

— А, мой генерал! Сегодня большой день в моей жизни. Простите, я старый солдат и не мастер в речах, но я чертовски рад, что могу познакомиться с вашей славной армией и с вами лично. А! Как вы здорово поколотили бошей! Мои боевые товарищи просили меня передать вам их сердечный привет и признательность.

Брусилов спросил, каково сейчас положение под Верденом. Савиньи сердито фыркнул и стал горячо рассказывать, непрерывно жестикулируя:

— Да, мой генерал, все идет не так прекрасно, как это, может быть, кажется издали и как это, — он опять сердито и насмешливо фыркнул, — подносит наша Главная квартира. Я бы не советовал вам, мой генерал, воевать вместе с англичанами. Нет, не советовал бы! Вы не имели бы никакой радости от такого союзника, а только одни огорчения, уверяю вас. У них старая колониальная привычка посылать в бой других, а самим больше наблюдать со стороны. Притом они никогда не спешат, даже когда обстановка требует быстрых решений, и терпеть не могут никакого риска, — а как же можно воевать без риска, мой генерал, хотел я спросить вас?.. Они желали бы, чтобы победу поднесли им на блюде, как зажаренного рождественского гуся, и тогда им осталось бы только съесть его! О, этот труд они бы еще согласились взять на себя. Я хорошо знаю их и никогда не забуду сентябрь четырнадцатого года, когда положение показалось им слишком опасным и наш старый Жоффр едва умолил их не грузиться на корабли, кстати стоявшие наготове. Да, у них славные солдаты, и я ничего плохого не могу о них сказать, но политика Англии, — ах, мой генерал! — Савиньи щелкнул пальцами и сделал гримасу, — это очень неуютная политика для ее союзников, уж поверьте моему опыту.

Он придвинулся к Брусилову и доверительно продолжал:

— Представьте себе, что двое спят под одним одеялом и кто-то из них без всякой церемонии натягивает на себя все одеяло — что остается делать другому?

И он так выразительно сверкнул живыми глазами, что Брусилов рассмеялся: француз все больше нравился ему.

— Вы сами были пед Верденом, генерал? — спросил он. — Трудно пришлось?

— А! — Савиньи зябко передернул плечами. — Боши устроили нам большую неприятность, надо сознаться. На это способны только они — выматывать столько времени подряд, тупо и беспощадно, как машина. Да, там было не весело, особенно в июне. И я хочу от французской армии передать вам, мой генерал, нашу благодарность за вашу великодушную помощь. Если бы боши не вынуждены были из-за вашего наступления снять несколько корпусов из-под Вердена и отправить их на восток, там могло быть для нас плохо. Да, Франция никогда не забудет, что русские своей храбростью, своей кровью два раза спасали ее во время этой войны. В августе 1914 года, когда они шли на Париж и вы своим наступлением заставили их снять с фронта два корпуса, и вот теперь.

Он резкими движениями пальцев встопорщил усы.

— А как не хотелось им прерывать операцию под Верденом! Они надеялись найти там решение войны. А Италия! Австрийцы изрядно поколотили итальянцев и готовились уже маршировать на Венецию! Как ни тяжко нам было, а пришлось бы послать туда парочку-другую дивизий, иначе Италия вышла бы из игры. И тут опять помогло ваше наступление. А!.. Сковать, вырвать инициативу, как зуб из челюсти, спасти Францию и Италию! Да, это было великолепно, мой генерал, от души говорю вам… Наполеон и ваш Суворов гордились бы такой победой!