Соленый клочок суши

В обычный вечер я в один миг бы проглотил блюдо авокадо и свежих пальмовых сердцевин, которое поставил передо мной шеф-повар, но в последние дни все встало с ног на голову. Я медленно жевал и думал думу. Я ломал голову над тем, как справиться с Гектором – сторожем и по совместительству фанатом Хендрикса. Я понятия не имел, как я поплыву по каналу один, без Икс-Нея и доктора Уокера. Конечно, я помнил основные моменты, но тогда в башне был доктор Уокер, а не Гектор. Удастся ли мне удержать судно на глубокой воде? Поставит ли Гектор свет в верных окнах? Получил ли Баки мое сообщение о джипе? Я перестал жевать и проглотил. Хорошо пошло. Я сделал глоток чилийского вина. Это был не «Ля Таш» Сэмми Рэя, но тоже ничего. На мгновение все вопросы отпали. Я сделал еще один глоток и настроился на музыку.

Как и все остальное на «Лукреции», мелодия и голос были старые, но элегантные. Это было то же танго, что я слышал, когда мы подплывали к шхуне. Музыка лилась из старинного проигрывателя на карданном подвесе, благодаря которому игла не скакала вместе с кораблем.

– Кто эро поет? – спросил я Клеопатру.

– Это, мой юный друг, Карлос Гардель, певчая птица Аргентины.[74] – В ее голосе слышалось благоговение.

– Моя мама тоже любила танго, – сказал я.

– И вы никогда не слышали о Гарделе?

– Я всегда считал танго маминой музыкой, а значит, слушать это я не очень-то хотел. Кроме того, в Вайоминге большого спроса на танго не было, – признался я.

Музыка задала настроение вечеру, а вино помогло забыть о делах. Мысли о Гекторе уступили место голосу Карлоса Гарделя и истории, которую поведала нам Клеопатра.

– В первый раз я увидела Карлоса Гарделя, когда мне исполнилось тридцать. Я везла партию поло-пони богатому ранчеро близ Буэнос-Айреса. Что это был тогда за город! В подарок на день рождения мой агент отвел меня на Гарделя в «Театро Колон». Записи – это, конечно, хорошо, но они не сравнятся с живым исполнением настоящего артиста. Накал, страсть в голосе, чудесные пальцы гитариста, зал, подпевающий каждой песне. Можете мне не верить, но этот вечер привел к длительному и серьезному визиту в исповедальню. Тогда я все еще верила во всю эту догматическую хрень. Думаю, тот концерт стал началом моего дезертирства из католицизма к танго.

– Танго… Что это? Танец, музыка или и то и другое? – спросила профессорша.

– Это жизнь и смерть, разыгранные в нескольких куплетах, и цепляющий припев. – В ее голосе зазвучала грусть.

– Как называется песня? – спросил я.

– «Тото у obligo», – не задумываясь, ответила Клеопатра. – Это была последняя песня, которую спел Гардель. Он погиб в авиакатастрофе.

– Когда это случилось?

– О боже, еще до твоего рождения, сынок. Он давал свой последний концерт в колумбийском городе Медельине. Его последнее шоу закончилось вскоре после полуночи, а утром его самолет разбился. Наверное, это была самая длинная и самая печальная похоронная процессия в истории. Его тело доставили из Колумбии в Нью-Йорк на океанском лайнере, а оттуда – в Аргентину. Я прилетела в Буэнос-Айрес на старом клипере «Пан Америкэн». Но в тот раз я не наслаждалась полетом. Это было грустное время, знаете ли: Гардель умер, начиналась война. Но музыка продолжает жить в сердцах его поклонников. Каждый день на кладбище Чакарита в Буэнос-Айресе они поют его песни и вкладывают зажженную сигарету в руку статуи перед его могилой.

– Похоже на «Грейсленд», – сказал я.

– Лучше, – ответила Клеопатра. – То есть я не имею ничего против Элвиса. Мне нравились все его ранние работы – пока эти чертовы корпоративные сволочи в Америке не решили его осадить и отправить черт знает куда. Но Гардель… в общем, в Аргентине есть одна пословица о Гарделе – «Cada dia canta mejor».

– День ото дня он поет все лучше и лучше, – перевел я.

Клеопатра указала своим бокалом на «Виктролу»,[75] и я присоединился к ней в молчаливом тосте за этот голос из прошлого.

– Exactamente![76]

Ужин на борту «Лукреции» совмещался с курсом удивительных лекций. Клеопатра оказалась профессором жизни. То количество знаний, которым она с нами поделилась, было просто невероятно. Теперь я знал, как правильно называются мачты и такелаж шхуны: я прикасался к ним, и морские термины навсегда отпечатывались в моей голове. От археологов с Коста-Рики я узнал, что еще в расцвет цивилизации инков верховный инка питался свежей рыбой, которую ему каждый день доставляли с моря во дворец в Куско. А ведь тогда не было никаких фургонов службы доставки. Они объяснили, что вдоль дороги от океана до дворца в две сотни миль – от уровня моря до трех тысяч метров – расставляли бегунов. А еще в тот вечер я услышал музыку Гарделя, которую теперь смогу узнать так же легко, как Вэна Моррисона.[77]

Что ж, судя по началу можно было предположить, что разговор сведется к теории мироздания и философии, но Клеопатра выбрала неожиданное направление – и мы заговорили о кубинском бейсболе.