Солёный ветер (СИ)

— Как ты думаешь, — поджимает губы она, решая не покупаться на его попытку перевести разговор на другую тему, — я имею право знать, какую цену ты заплатил за мою жизнь? Правда в том, что я чувствую себя виноватой, и в том, что ты действительно видишь меня второй раз в жизни — в детстве мы были другими людьми. А «Сапфир» не кажется чем-то таким, чем ты согласился бы пожертвовать ради какой-то девушки, — Чонгук тягостно молчит, хотя Инён чувствует, каким тяжёлым взглядом он вглядывается в её лицо, и решается вновь встретиться с его глазами. — Что это, Чонгук?

Она старше него на два года, но Инён этой разницы именно сейчас не ощущает вовсе. Даже наоборот — ей кажется отчего-то, что из них двоих именно она — младшая. Девушка только сейчас замечает тёмные круги усталости под его глазами и тонкие чёрточки на лбу и переносице, что превращаются в морщины, когда он хмурится — именно так, как это делает сейчас, и даже обращает внимание на едва заметный маленький шрам на его щеке. А затем, вспомнив неожиданно, как он его получил долгие годы назад, начинает чувствовать себя куда более виновато, ведь спасал он её всегда — даже будучи совсем ещё несмышлёным ребёнком.

— Это то, чем я никогда бы не пожертвовал ради какой-то девушки, — выдыхает Чонгук, а Инён сглатывает, потому что услышать правду ей очень важно, но ещё — страшно. — Честно говоря, я бы и палец о палец не ударил ради какой-то девушки, — продолжает он, а ей жутко становится от таких слов. — Но ты — не «какая-то». Ты — дочь человека, который сделал для меня слишком многое. А я умею ценить своих людей.

Инён знает, что это непросто — ударить ножом в грудь, пробивая кости, а потом ещё и провернуть его пару раз. Но у Чонгука, что поразительно, это получается просто отлично даже без самого оружия. Она чувствует себя жутко глупой, сама не зная, на что рассчитывала, а ещё жутко неловко — от того, что влага скапливается в уголках глаз. Инён убеждает себя, что это всё от того, что она моргает слишком редко, и от того, что смотрит пронзительно, не считая возможным увернуться от подобного же взгляда, но знает, что врёт сама себе.

— Вот как, — тянет девушка и хмыкает — получается как-то слишком горько и уязвлёно, — уже не «господин Со» и даже не «дядя Минсок», а «свой человек»?

Чонгук склоняет голову набок и смотрит будто бы выжидающе, позволяя появиться в глазах какой-то извращённой теплоте, а затем касается ладонью её щеки и большим пальцем проводит по скуле, ловя неуместную слезу, едва только она срывается с ресниц.

— В чём дело? — растягивает он в улыбке губы, едва ли не касаясь ими второй щеки. — Ты ведь так хотела узнать ответ на свой вопрос. Я ненавижу ложь, Инён, — говорит Чонгук в самое ухо, а ей приходится с силой закусить собственные губы, чтобы те перестали так глупо дрожать, — так что будь готова слышать правду, когда спрашиваешь меня о чём-то.

Чон Чонгука враз становится слишком много — он одним собой, одним своим запахом заполняет всё вокруг, и Инён непроизвольно начинает дышать глубже, позволяя терпкой мяте проникать внутрь и оседать на лёгких. Она одновременно чувствует так много всего, что кажется, будто ни её голова, ни сердце не выдержат. И убеждается в этом сильнее, когда чужой нос утыкается в её висок, а палец продолжает скользить по скуле — едва-едва, совсем невесомо. Чонгук вдруг с шумом втягивает в себя воздух, а Инён кажется, что внутри у неё что-то разрывается от всего этого напряжения, что сквозит между ними. Она еле уговаривает взять себя в руки, в мыслях нещадно хлещет по щекам, умоляя собраться, и, накрывая ладонью чужую руку, отстраняется, силясь заглянуть парню в глаза.

— Даже если так, — говорит Инён, и Чонгук ухмыляется, не слыша в её подрагивающем голосе ни силы, ни уверенности, — ты всё равно отвечаешь мне лишь общими словами. Я не получу конкретного ответа, даже если спрошу тысячу раз, верно?

— Попробуй, — улыбается Чонгук и, отстранившись, падает на кровать по левую руку от неё. — Я довольно терпелив, так что — кто знает — вдруг выдержу тысячу одинаковых вопросов, а на последний даже отвечу?

Инён не верит его улыбке, но верит тому, как сжимается её горло, и тому, как мурашки бегут по всему её телу от таких слов, а потому, собрав всю волю в кулак, уточняет:

— Это угроза?

Чонгук снова тянется к мази, снова сжимает в пальцах новую ватную палочку, снова тягостно молчит, проделывая знакомые уже махинации излишне медленно — почти наверняка специально. А затем, заставляя её повернуться в его сторону, касается подбородка пальцами и отвечает без всякой улыбки:

— Да, это угроза, — Инён закусывает изнутри щёку, лишь бы не ляпнуть что-нибудь в ответ в порыве недовольства, — я не советую испытывать моё терпение.