Солнечная пыль

– «Buen apetito» или вот еще вариант: «Buen provecho».

Девушка вопросительно на меня посмотрела, затем показала обложку. Я увидел, что это испано-русский разговорник.

– Кстати, вторая фраза буквально означает, что ты желаешь… хорошей отрыжки, – со смехом сообщил я.

– В смысле?! – повторила она.

– Короче, не заморачивайся, это особенности языка, – посоветовал я, окончательно приходя в себя и с наслаждением ощущая, как восстанавливается внутреннее равновесие. – А мое пожелание было на каталанском. Это основной язык Валенсии… в общем, не грузись!

– Понятно, – растерянно проговорила Лара и захлопнула брошюру, бросив ее на столик. – Блин, а я‐то, как дура, учила испанский…

– Зачем? – уточнил я, снова начиная волноваться.

– На всякий случай, – неопределенно ответила она и принялась за чизкейк.

Я смотрел на ее длинные ресницы, на розовую прядь, упавшую вдоль щеки, на тонкие изящные пальцы, держащие ложечку, и снова волнение начало туманить мысли.

– А помнишь венок из незабудок? – неожиданно для себя спросил я и тут же прикусил язык, невыносимо смутившись.

Лара перестала есть и глянула на меня с приоткрытым ртом. Белый крохотный кусочек пирожного на ее верхней губе вызвал у меня улыбку. Но мгновенно ощутив всплеск физического желания, я отвел глаза.

– Ты о чем? – с интересом уточнила Лара.

– Ну… мы встретились на пати, в лагере автогонщиков… Ну, в смысле, когда соревнования по дрифту… – путая слова, пояснил я, удивляясь своему косноязычию.

– А, на пляже! – припомнила она. – Весело было. А, точно, я тогда надела веночек… Кстати, это твоя Софа, конченый ботаник, пристрастила меня к выращиванию незабудок. Милые цветочки!

– Вот даже как, – пробормотал я.

– Папа тогда еще на тебя набросился, – сказала Лара и прыснула.

Я глянул на нее и начал улыбаться. Волнение улеглось, на душе стало тепло и ясно, будто солнечный лучик осветил ее.

– Он потом пилил меня несколько дней, – продолжила Лара более серьезным тоном.

– Но я был вообще не при делах, – заметил я и отпил чай.

Волнение вновь накатило, в горле пересохло.

– Это точно! – согласилась она и снова рассмеялась.

Мы замолчали. Возникла неприятная пауза. Я ощутил долгожданное охлаждение, уровень эмоций понизился, я снова становился сам собой.

– Странная у тебя прическа, – нарушил я молчание. – Кукольная…

– Ничего странного, – ответила она. – Это эльфийский стиль.

– Какой? – удивился я и рассмеялся.

– Слышал же! Чего переспрашивать! – раздраженно сказала Лара. – А еще есть панко-фея… Это когда волосы разноцветные, синие с розовым или фиолетовые с зеленым. Кому как нравится.

– Мода для тинейджеров, – заметил я. – А тебе сейчас сколько? – ехидно уточнил я.

Лара глянула на меня сердито, ее брови нахмурились.

– Вообще-то у девушек не принято спрашивать о возрасте, – безапелляционным тоном заявила она.

– Да ладно тебе! – со смехом ответил я. – Тоже мне нашлась старушка, скрывающая годы жизни. К тому же сосчитать нетрудно. Ты ровесница моей сестры. Так что тебе восемнадцать!

– И что?! – с вызовом произнесла Лара. – Я не могу красить волосы так, как мне хочется и нравится?

– Не злись! – опомнился я. – Спросил так просто…

– Просто – покойнику на погосте, – ответила она поговоркой, которую я никогда не слышал.

– Ну не скажи! – пробормотал я, не к месту вспомнив сюжет своего готического романа.

– Ты это о чем? – напряженно уточнила Лара.

Выражение ее лица мгновенно изменилось. Передо мной сидела не юная хорошенькая кокетка, а уставшая взрослая женщина, много пережившая и перенесшая какое-то горе. И я испугался, что затронул ранящую ее тему. По всей видимости, Лара вспомнила о рано ушедшей матери.

– Не обращай внимания, – быстро проговорил я и, перегнувшись через столик, взял ее за руку, сжав пальцы.

Они были безвольными и холодными.

Лара вздрогнула, отодвинулась и убрала руки под столик. Мне стало невыносимо грустно, сам не знаю отчего. Настроение упало.

– Я пишу готический роман, – быстро начал я, чтобы объяснить свою фразу и этим разрядить странное напряжение, возникшее между нами. – Сама понимаешь, что это за жанр. Ужасы, мистика, оживающие покойники…

Лара выпрямилась, ее лицо побледнело.

– Если бы и правда покойники могли оживать, – прошептала она. – А лучше вообще не умирать…

«Какой же я дурак! – ругал я себя в душе, с тревогой глядя на ее расширившиеся глаза и опустившиеся уголки губ. – Зачем поднял такую опасную тему?»

Я встал, передвинул стул и устроился рядом с девушкой. Она не возражала. Обняв ее за плечи, прижал к себе. Ее голова опустилась, я ощущал запах ее волос, нежность переполнила до краев, я не выдержал и поцеловал ее в висок. Лара уткнулась лицом мне в плечо и затихла. Я ощутил, как ее руки обнимают мою талию, и замер. Эмоции взрывали меня изнутри, но я держал себя в узде, боясь нарушить эфемерное поле нежности, окутавшее нас. И буря утихла, мне хотелось баюкать девушку и даже спеть ей колыбельную.