Девушка села на край обрыва и глянула на него. В глубокой синеве ее глаз мерцали золотистые искорки, словно в вечернем, все темнеющем небе зажглись первые звездочки. Кристиан будто под гипнозом погрузил взгляд в бездонность синевы. Мягко сияющие крохотные огоньки подсвечивали ее, и она переливалась текучими сочными тонами синего, лазоревого, бирюзового и аквамаринового. Но вот ее ресницы словно отяжелели от пристального неотрывного взгляда Кристиана. Они начали медленно опускаться, напоминая плавное движение крыльев бабочки, севшей на цветок и разомлевшей от ласкающих лучей солнца. И вместе с этим медленным опусканием приподнимался ее точеный подбородок. Глаза закрылись, спрятав игру синевы, ресницы бросали длинные веерообразные тени на нежные розовые щеки, губы покраснели и чуть припухли, словно ждали прикосновения. И молодой человек потянулся губами, испытывая непреодолимое желание поцеловать Марису. Но жажда ласки внезапно пропала. Прекрасное лицо, приподнятое вверх, словно обладало каким-то защитным полем, окружающим его и светящимся едва видимым пепельно-серым цветом. И Кристиан отшатнулся, внезапно испытав сильный страх.
Не дождавшись поцелуя, Мариса открыла глаза, и синева выплеснулась ярким сочным всполохом, полностью уничтожив мертвенное поле. Ее лицо в этот момент выглядело как милое личико обиженного ребенка, которому не дают что-то важное и нужное. Глаза глядели прямо в душу неотрывно. Их синева все углублялась, и Кристиану уже хотелось нырнуть в эту распахнутую яркую красоту. Он улыбнулся беспомощно. Ее ответная улыбка была нежна, словно юный цветок слегка раскрыл лепестки и робко соприкоснулся с мягким лучом утренней зари. Кристиан задержал взгляд на побледневших губах, преодолевая желание немедленно коснуться их поцелуем… Он наклонился, закрыв глаза и с дрожью предвкушая ласковый ответ ее губ. Но будто лед задел его горячий пересохший рот. Кристиана оттолкнула неведомая сила, поцелуй не получился.
И небо, вошедшее в него в этот миг отторжения, было настолько чистым и легким, что тело словно само поднялось и стало невесомым вместилищем его сияющей синевы.
Кристиан увидел, что он зависает над рекой, а девушка скользит от него вниз, в серую глубину. Неподвижная гладь воды вдруг начала шевелиться, и вот со дна что-то поднялось на поверхность. Молодой человек с ужасом понял, что это крышка массивного коричневого гроба. Она откинулась, Мариса упала на спину, на шелковую розовую обивку. Изголовье было застлано голубыми незабудками. Ее голова покоилась на лепестках, светлые, казавшиеся седыми волосы растрепались, стройное тело, обтянутое платьем, вытянулось во всю длину гроба, бледные руки сложились на груди.
Кристиан странно зависал в воздухе прямо над раскрытым гробом. Его как магнитом тянуло вниз, желание упасть на покойницу и закрыть ее своим телом не отпускало. И он уже не мог сопротивляться. Но вдруг над ним пролетел огромный ворон, он громко каркнул, широко раскрывая клюв, и выронил сияющий золотым светом шар. Тот полетел прямо в гроб. Крышка захлопнулась до того, как светящая «бомбочка» достигла Марисы. Гроб ушел на дно, а Кристиан очнулся на берегу. Он стоял, едва держась на ногах, сотрясаемый дрожью ужаса, и пытался прийти в себя. Порыв ветра разогнал туман, выглянуло солнце и осветило молодого человека. Он подставил животворным лучам лицо, несколько раз глубоко вдохнул чистый холодный воздух и окончательно пришел в себя…»
Ростов‐на-Дону встретил меня прекрасной погодой. Особой жары еще не было, хотя в этом регионе в начале июня может быть настоящее пекло. Я прибыл утренним рейсом, в аэропорту меня встретила мама. Мы обнялись, расцеловались и начали сумбурно обмениваться новостями. Софа училась в сельхозакадемии, в настоящее время сдавала сессию, Вера по-прежнему жила в Питере, у мамы все было как обычно. Стабильность моей русской семьи умиротворяла и радовала. Пока мы ехали в отель, я вкратце рассказал о своих делах, передал привет от отца.
– Но почему ты решил остановиться в городе? – спросила мама. – Лучше сразу уехать на хутор. Я тебе отличный номер подготовила, лично все проверила.
– Пока поживу в Ростове, а там видно будет, – уклончиво ответил я.