Солнечная ртуть

Да, Анфиса приходилась матерью всем этим детям, снующим по дому в своих рубищах. Большую часть времени они занимались играми, копаясь на пыльном дворе, но частенько их подзатыльником и крепким словцом — что было естественным средством воспитания в понимании их тёти — вынуждали подметать пол, выкапывать лук и картофель, и даже рубить дрова. Аду поразило это до глубины души: её собственные родители не обращали внимания на то, чем занимается малолетняя дочь, и ничего не заставляли её делать. А большинство людей, которых она знала, оторвали бы своим отпрыскам руки, если б они вздумали хватать такую вещь, как топор.

С дровами и огородом дети справлялись вполне достойно, а вот домашнюю работу они вместе со своим дедом превращали в странный перфоманс. Веник гонял сор по всем комнатам, тряпьё бесформенной горой кочевало из угла в угол, а картошка продолжала подгорать. Надежда и Анфиса орали на них, а подозрительного вида люди, приходившие за порцией свежего самогона, чувствовали себя в своей тарелке. В самом деле: тишь да гладь и образцовый порядок — разве это естественная атмосфера для такого бизнеса? А тут вон какая клиентоориентированность.

Когда девушке надоедало быть домашним призраком, она уходила гулять. Только одна вещь, по-настоящему держала её в доме. Под мерное тиканье настенных часов дети собирались, будто невзначай, в столовой, в которой безвылазно торчал их дед, и делали вид, что у них здесь важные дела. Но самом деле они приходили слушать сказки. Старик, видя, что вся молодёжь в сборе, и не обижаясь на то, что его как будто и не замечают, начинал говорить. В своём детстве Ада слушала совсем другие сказки — либо самые, что ни есть, традиционные, либо ни на что не похожие истории от матери. В её рассказах волшебные и страшные звери населяли далёкие страны, маленькие девочки терялись в золотых лабиринтах и искали живые картины, чтобы вырваться на свободу. Ада была в полном восторге, и не могла представить, где только её мама всё это взяла. Но потом дочь подросла. Она ещё не успела пойти в школу, когда эти истории внезапно прекратились. Снова ворвались в жизнь Ады они через много лет, когда мать вручила книгу с золотым тиснением на корешке и сказаниями о драконах на дорогой, плотной бумаге.

Сказки старика были другими. Более фольклорными — про богатырей и волков. Ничего необычного, за исключением того, что старый человек оказался удивительным рассказчиком. В повседневной жизни достаточно неуклюжий, он даже не мог связно построить длинное предложение, но когда дело доходило до преданий и былин, преображался. Наверное, только это казалось ему светлым пятнышком в серой жизни. Не бог весть с каким выражением он говорил, но так увлечённо, что даже Ада, которой потихоньку шёл третий десяток, слушала с замиранием сердца. Потому что слова этих простеньких, совсем детских сказок, произносились с душой и от чистого сердца. Рассказ вёл хрупкий старик, который не далее, как три часа назад кряхтел, ругался и мыл пол грязной тряпкой. Слушали его маленькие оборванцы с пустыми глазами. Только в час вечерних историй все они оживали, и глаза начинали блестеть. Потому что в остальное время старик давно был мёртв, и дети эти мертвы. Ада была призраком и видела таких же привидений — просто у них ещё оставались тела. И ничего не изменить, остаётся только ловить момент, подслушивать чужие сказки, и проживать чьё-то детство. Это вызывало щемящую тоску на сердце.

С приходом сестёр домой, их отец замолкал. Они недовольно смотрели на него и разгоняли детей по углам или пустым комнатам, чтобы те не мешали. Анфиса отправлялась заваривать чай, Надежда шла к самогонному аппарату. Ада смотрела, как старик пьёт из большой, дымящейся кружки и отказывается от хлеба. Посидев немного и понаблюдав за часами, он отворачивался к стене и засыпал на своей лавке, игнорируя включенный свет и громкий разговор сестёр.

После этого девушка отправлялась гулять.

***

Её мечты никогда не должны были воплотиться в реальность — это как бы невозможно чисто физически. И тем не менее, отчасти это произошло. Ада множество раз пересматривала семейный фотоальбом и задерживалась взглядом на снимках тех, кого застала живым. Она не понимала, как так случилось, что эти старики и старухи — нередко брюзжащие, грузные и замкнутые в себе, — стали такими, какие они есть. Ведь вот они на фотографиях, такие молодые, красивые и с неизменно грустными глазами. Ну а тех, кого Ада встретила здесь, в прошлом, она на снимках никогда не видала. Никого, кроме старика: сохранилась одно-единственное фото прапрапрадеда. На нём он выглядел моложе, чем сейчас, и улыбался. Потемневшую фотокарточку девушка найдёт спустя сто лет в чулане. К тому моменту, как она попадёт в прошлое, радостное выражение уже навсегда покинуло морщинистое лицо. На смену ему пришли ехидные усмешки и болезненные гримасы.