Солнечная ртуть

Тоша, не подозревая о том, какая буря поднялась в её душе, стоял рядом и смотрел на фотографию, грызя ноготь.

— Я все эти годы с-скучал по нему и так злился. Думал, он… он… меня забыл. Но это не так! Он всё п-омнит, — детский кулак быстро что-то вытер на лице. — У него на столе моя ф-фотография.

Если бы он только знал, до какой степени папа помнит. В своём детстве Ада ненавидела пропавшего ребёнка, так как в сердце её отца он занимал куда большее место, чем она сама.

— А что случилось с вашей сестрой?

— А?

— Да нет. Не обращай внимания.

Мало ли, что случилось. Померла, потерялась, выросла и спилась — расстраивать Тошу ещё сильнее не стоило. Когда его выбросило в чужую эпоху, с той девочкой всё было в порядке. Мальчик с ней не общался так близко как со старшим братом, но и она, наверняка, была ему дорога.

— И что нам теперь делать?

Тоша захлопал глазами. Он в самом деле подумал, что от него требуют разрешить эту проблему.

— Я-аа не знаю… Т-ты ведь старше.

— И тем не менее, я твоя племянница! Забей, это риторический вопрос.

— Ч-чего?

— Ничего, сиди. Нет, встань! Это кабинет отца, он не любит, когда здесь кто-то задерживается.

Она слишком устала и потрясена. Хотелось чаю и спать. Послушно вскочив на ноги, мальчик нерешительно топтался у стола.

— А ты м-можешь забрать фотографию в… в свою комнату? Я б-буду на неё смот-треть!

Ада прекрасно помнила, какого это — видеть вещь и не иметь возможности не то что взять, а даже прикоснуться к ней. Она грубо схватила пожелтевший снимок. Дешёвая рамка затрещала, и девушка ослабила хватку.

— Только вечером я верну её на место.

Ребёнок кивнул и грустно растворился в стене. Студентка вздрогнула, хотя ей и самой не хватало таких навыков с тех пор, как она снова стала нормальным человеком. Двери, они ограничивают.

Вкуса чая Ада не почувствовала, но усталость напиток прогнал. Спать больше не хотелось, а может, всё дело опять в нервах. Мальчика не было ни слышно, ни видно. Сидел в своём кресле и глядел на фотографию. Щёки, едва успев высохнуть, снова увлажнялись слезами. Он стеснялся этого и отворачивался в угол, думая, что так Ада ничего не заметит. Но она замечала.

Раздражение сошло на нет. Раньше девушке было некого жалеть, кроме себя самой. Зная о жестокости этого мира, лично с ней она не сталкивалась. Да, было безумно одиноко, но люди видели её, хоть и не замечали. Небрежно слушали, когда она неуклюже пыталась донести обрывки своих дум. Даже мать вернулась после семилетнего отсутствия, предлагала подачки, называя это то дружбой, то долгом. Всё это лучше, чем десятки лет заточения в бестелесном чистилище.

Чужое время, чужие люди, клочок леса и улица провинциального городка. И никто не догадывается о том, что ты рядом, ты есть, тебе плохо! Тоша десятилетиями играл в свои детские игры, только это его и спасло: он поверил, что всё понарошку. Мальчик ждал, что когда-нибудь снова встретится с братом.

И вот этот брат — угрюмый, взрослый, практически старый, хотя был в расцвете лет. У него великовозрастная дочь и командировки по никому не нужным городищам и крепостным валам. Все думали, что он откапывает камушки четырнадцатого века, а на самом деле папа хоронил там личные потери и чувство вины. Что за злые слова сказал он младшему брату, что тот сбежал на пустырь с дурной славой, и сгинул там навсегда? Сущий пустяк. Братья и сёстры часто ругаются и соперничают, и ничего, живут.

Только не в этом случае.

В их последнюю с мамой встречу, женщина рассказала запутанную историю. Из уклончивых намёков Ада поняла только то, что нельзя просто так скакать по параллельным мирам — нужна жертва или, как выразилась Агата, замена. Теперь, с запозданием, девушка сложила два и два: замена сидела напротив неё и хлопала длинными, как у девчонки, ресницами.

Куда теперь деваться призраку-ребёнку? Вечная жизнь, о которой слагают столько небылиц, на деле оказалась жестокой шуткой.

— Он умрёт, я всегда буду жи… живым. А вы уедете с Эридом. Я знаю, что вы меня не в-возьмёте с собой. Я… я подслушал. Ничего, я п-привык гулять сам, — Тоша улыбнулся, словно это он был взрослым и успокаивал маленькую девочку, которой почувствовала себя Ада. — Но я всё-таки встретил брата, а он меня не… н-не… увидит, — детский голос вновь задрожал. — До самой-самой… смерти… мой братик б-будет грустить.

Мальчик плакал не столько о себе, сколько о нём. Одного взгляда на большие усталые глаза Уголька и фотографию на столе оказалось достаточно. А ведь она — единственное, с чего стирали пыль в кабинете.

Эти дьявольские снимки, от них одни беды!

Ада рассеянно пыталась ободрить мальчишку. Она никогда не умела подбирать слова утешения, а ведь Тоша даже не догадывался, какую пустоту пробудило в ней его горе. Развлекаясь с ровесниками, позволив себе увлечься Эридом — самую малость, так что он даже ничего не заподозрил — она забыла о том, кто заварил всю это кашу.