– Видишь ли, мальчик, во время ритуала с напитком мы становимся беззащитны – перед ведьмой и перед любой злой силой, угрожающей нам. Ты – человек и не можешь охмелеть от нашей браги. Но главное – у тебя смелое и любящее сердце. Мы не сомневались, что ты встанешь на защиту своих друзей.
Лёнька хотел спросить, почему домовые в таком случае не взяли его с собой и не попросили о помощи, но вспомнил встречу с «дядей Гришей» у колодца и всё понял. И тогда он спросил:
– А если бы я не пришёл?
Толмач улыбнулся:
– Мы слишком хорошо знаем Кадилу.
– Так вы подбросили ему «галку»… нарочно?!
Домовые рассмеялись, громче всех веселился Панамка.
– Ну, может, ты всё-таки покажешься? – спросил Толмач, обращаясь к пирамиде из грязных мешков.
Кадило встал и вразвалочку направился к домовым. Он определённо не знал, как держаться. Кадило хотел обвести домовых вокруг пальца, а получилось, что его самого перехитрили, использовали как пешку в чужой игре.
– Ну, спасибо тебе, – сказал Кадилу Толмач.
Что угодно ожидал услышать Кадило, но только не это спасибо.
– За что?! – изумился он.
Толмач сделал вид, что задумался.
– Действительно, за что?.. Ну, будем считать, что за постоянство характера, – и он хлопнул Кадилу по спине.
Это послужило сигналом: домовые, свои и харинские, окружили Лёньку и Кадилу, обнимали их, благодарили, а Панамка тёрся об мальчика, как кошка, разве что не мурлыкал.
– Лёня, а ведь наш обряд не закончен, – сказал Толмач, когда шум немного утих, и подвёл Лёньку к свадебной чаше. В ней ещё оставалось немного волшебной браги. Мальчик неуверенно взглянул на Толмача.
– Ну, смелее, – подбодрил его старый домовой, – ты заслужил это право.
Лёнька уже хотел зачерпнуть из чаши, но вдруг передумал и тихонько вздохнул.
– Кадило, давай лучше ты, – сказал он и отступил от стола.
Кадило с благоговением приблизился к чаше, слегка обмакнул лапу и провел ею по головам Пилы и Соловушки.
– А теперь ты, – сказал он Лёньке, и мальчик завершил единение суженых.
Едва только чаша опустела, как откуда-то сверху, из-под потолка посыпался дождь из тысяч разноцветных цветочных лепестков.
– Вот это да!.. – ахнул Лёнька, он задрал голову и попытался понять, откуда появляются лепестки. Но они как будто рождались в воздухе, а вскоре чудесный дождь кончился.
– Они ниоткуда, – сказал Лёньке Панамка, – это просто волшебство.
– Просто волшебство… – повторил мальчик, разглядывая сердечко вишнёвого лепестка на своей ладони.
– А сейчас будут подарки, – с воодушевлением сообщил Панамка.
– Ой, а мы без подарка пришли, – расстроился Лёнька.
– Да ты не понял. На этой свадьбе подарки получат не жених с невестой, а мы с тобой.
– Мы? Но почему?
– Жениху с невестой и так хорошо, – Панамка кивнул на Пилу и Соловушку, которые сидели обнявшись. – А вот домовят на свадьбе принято одаривать.
Лёнька всё-таки не понимал.
– Да ты же сам спрашивал, почему у нас так мало домовят, – напомнил Панамка. – Взрослые домовые и хотели бы домовёнка завести, да только что его завтра ждёт в пустой деревне? Поэтому хохлик – нынче редкость. Но, с другой стороны, мы – это ведь будущее. Если мы перестанем рождаться – конец нашему роду. Поэтому когда на свадьбах одаривают детей – это значит, надеются на будущее, верят, что тяжёлые времена пройдут…
– Теперь ясно, – сказал Лёнька. – Только при чём здесь я? Я же не домовёнок.
Панамка оглянулся и прошептал Лёньке на ухо:
– Они хотят тебя наградить. Ты же столько всего сделал для нас!.. И потом, ты ведь тоже ребёнок. – Тут он снова воровато оглянулся и зашептал ещё тише: – Ты, главное, на первый подарок не соглашайся. Второй тоже не бери, а вот третий – в самый раз, можно…
– Ну-ка, друзья, идите сюда, – позвал их Пила к коробу, на котором ещё недавно стояла свадебная чаша. – Ну что, Панамка, принимаешь наш подарок?
Соловушка достала из короба новенький самовар и подняла его, чтобы всем было видно.
– Нет, – с важностью ответил Панамка.
Домованя убрала самовар обратно и вместо него вынула куклу с волосами из пакли. Панамка вытянул шею.
– Принимаешь подарок? – опять спросил Пила.
Домовёнок с трудом переборол искушение:
– Нет.
– Ишь ты какой! – и Соловушка вынула из короба огромный домашний пирог – покрытый румяной корочкой и почему-то горячий.
– Принимаю, принимаю!.. – закричал Панамка, даже не дождавшись вопроса. – Ещё как принимаю! У меня такого никогда не было!..
– Ну а теперь ты, Лёнька, – сказал Пила, и в лапах у Соловушки мелькнуло что-то маленькое. Домованя раскрыла ладошку – на ней лежала деревянная свистулька в виде птички.
– Не бери, – прошипел за спиной Панамка, но Лёньке чем-то понравилась немудрёная игрушка.
– Эту свистульку вырезал твой дед, давно, ещё до войны, – проговорил Пила. – Ну так что, принимаешь подарок?
– Принимаю! – радостно воскликнул Лёнька, прижимая птичку к груди. – А как же она у вас оказалась?
Соловушка и Пила переглянулись.
– Про это ты не спрашивай, – посоветовал Панамка. – Я же вот не спрашиваю, почему мой пирог горячий. И вообще короб – это так, для видимости, на самом деле он пустой.
– Пустой? Но как же…