Солнечный ход

Язык поэта не из подворотен,
не из дворцов, не из ученых книг.
Он следует осмысленной природе,
а не журчит, как выспренний родник.

Я каждый раз, переходя на прозу,

ловлю себя безжалостно на том,
что лгу в угоду верному навозу
и крепкой бабе с тряпкой и ведром.

Пробуждение

Проснешься поздно. Дождь в окне,
и тени корчат на стене
расплывчатые злые рожи.
Не начинаясь, день прошел.
И мокрой пылью пахнет стол.
Все пасмурные дни похожи.
Пытаюсь в щелку между штор
увидеть царственное ложе,
ленивый зал, поблекший свет.
До выхода одна минута…
C галерки, комкая билет,
в бинокль ищем лилипута,
который должен открывать
пустого дня смешную смуту.

Судья паркует лимузин.

Начальник раздает указы.
Торгует нефтью магазин.
Журчат ручьями унитазы.
Работа прячется в тени.
Долги показывают уши.
И как все это ни тяни,
ни прячь под одеяло душу, —
придется встать.
Но завтра вновь…
А там и смертный час маячит.
Жизнь – суета, а это значит,
что только сон спасет любовь.
Как я бываю зол и скучен,
когда разбрасываю дни.
Мной, словно метка, дар получен
и сжат в трусливой пятерни.
Отсюда – «быть или не быть».
Отсюда – страхи и стенанья,
отсюда – скука и желанье
как бы любить, а не любить.

Из-под простынки, как из кожи,

вылазит человечья плоть.
У всех людей несчастья схожи,
когда не в силах побороть
ленцу дремотную, готовы
плодить чертей, молить еговы,
по струнке думать, складно врать.
И только теплая кровать
нас в лоно счастлива принять,
обнять и разогнать кручины.

За полсекунды пробежав

зрачками по горячим векам,
я сделал подвиг, просто встав,
чтоб стать приличным человеком.

Иначе

Вот почему не надо брать тетрадей
с заметками, со строчкой, со строфой.
Чтоб каждый раз иначе водной глади
касался луч небесно-золотой,
другая рябь несла шторма на парус,
затерянный в пучине мировой,
чтоб каждый раз другой пушился страус,
закапываясь в землю с головой.
И волчий вой у дальнего приступа
сегодня был с ленивой хрипотцой,
чтоб никогда не домолола ступа,
чтоб проскользнуть под хитрой слепотцой.

В час между Тигром и Ефратом

И все-таки рифмы глоток
в машинном отделении жизни,
ветошью на лоток выработанной отчизны.
И все-таки ритм, сбивающий с рельс
солнц промелькнувших колеса,
разбрызгавших золото звезд
в гравий, навоз, просо.
Октава семи сторон
и трех восходящих нитей.
Наитья, вливаясь в литий
и стронций, врезаясь в сон
какого-нибудь Гаити,
в который влюблен Нерон,
Байрона, Чайльд Гарольда,
глумливого Гумилева,
снимавшего сливки с кольта,
и пули вливая в слово,
как форму плавленой речи.
Шагреневая – кленово
растянута в междуречье,
где Тигр ласкал Евфрата
как младший старшого брата.

Белая пыль