Солнечный щит (ЛП)

— Самое крепкое и упрямое растение, которое сложнее всего убрать на склоне горы, — резко сказал он. — Пожар, болезнь, мороз, оползень, потоп — зеленый шиповник снова прорастёт первым. Его не оторвать от гор, на нем стоит целая страна.

Мы молчали. Он уже не так сильно прижимался ко мне, мы сидели плечом к плечу.

— Но ты здесь, — отметила я.

— Да, — согласился он. — Убежал ото всех, кто приглядывал за мной, чтобы ощутить контроль хоть над чем-то, — он вздохнул и потер глаза. — Я должен был сказать тебе, Ларк. Прости. Так было не честно. Ты должна была знать, когда я сказал тебе, что поеду.

Я не стала отмечать, что и без знания о припадках не хотела брать его с собой. Но, когда я подумала об этом, голос Розы зазвучал в голове:

«Ты ведешь себя так, словно человеку нужно быть целым, чтобы его считали человеком. Это надоедает, Ларк».

Как просто люди отмахивались от Верана из-за того, что он был не таким?

Легко, если я сама порой плохо реагировала на Розу.

— Ты знаешь себя лучше, — сказала я. — Но все еще решил поехать.

— Это было эгоистично. Ты не должна была…

— Все хорошо, — сказала я. — Правда.

Он прижимал ладонь к голове.

— Я думал, что справлюсь.

— Я повела нас по склону. Ты говорил, что было слишком ярко.

— Ты не знала. И мне уже было плохо утром. Яркость только все ускорила. От усталости хуже. У меня был один припадок пару дней назад, когда я не спал половину ночи, лазал по лестнице под дождем. Я выпал из кровати, проснулся как в тумане. Думал, до следующего будет несколько недель, но я ошибался, — он надавил пальцами на глаза. — Я не должен был ехать.

У меня не было ответа. Час назад я сказала бы то же самое.

«Ты не сражался за жизнь», — сказала я утром. Я думала, что он двигался скованно, потому что проспал одну ночь на земле.

«Ты ничего не знаешь», — парировал он.

Где-то в зарослях запела птица. Я тут же прислушалась к знакомым нотам. Я слышала это пение все время, птица пела тем утром, когда я спросила о ней у Розы. Птица, которая стала моим именем.

Я ткнула его руку, надеясь его отвлечь.

— Эй, что за птица поет?

Он поднял голову и прислушался. Его плечо было теплым грузом на моем. Крыс вытянулся у наших спин.

— Луговой жаворонок, — сказал он. — Наверное. Я не очень хорошо знаю западных птиц.

«Не знаю. Жаворонок?».

Луговой жаворонок.

Красивая песня среди камней и грязи.

— О, — мой голос звучал сдавленно. Я попыталась сглотнуть незаметно. — Это хорошо.

Он посмотрел на меня.

— Почему?

Я поправила шляпу.

— Я соврала тебе. О своем имени.

— Когда ты поцеловала меня в карете?

— Это был не поцелуй, — быстро сказала я. Глупо.

— Точно, — согласился он. — Ты ударила меня по губам. Своими губами.

Я фыркнула, а потом рассмеялась. Сначала звук был сдавленным, словно ржавый из-за того, что его не использовали. Но звук очистился, и было сложно остановиться. Он посмеивался рядом со мной.

Было странно просто смеяться.

— Прости за это, — сказала быстро я.

— За удар ртом? Ты била меня щитом, но извиняешься за удар ртом?

— За все, наверное.

— Если честно, я искал проблемы, — сказал он. — Ты часто так целуешь?

— Никогда, — сказала я.

Повисло странное молчание.

— Не важно, — сказала быстро я.

— Точно, — согласился он. Ларк. Милая птица в пустыне?

— Не очень подходит, да?

— Я назвал себя не убиваемым растением из леса, хотя могу в любой миг умереть в луже своей мочи, — он заерзал. — Может, стоит поменяться. Птица-аристократ и колючая лоза?

— Наверное, пусть люди сами догадываются, — предложила я.

— Наверное, — он осторожно подвинулся и уперся ногами в землю. — Я переодену штаны.

Моя ладонь была в дюймах от его рукава, пока он медленно вставал, держась за камень за нами.

— Ты же не упадешь снова? — спросила я.

— Наверное, нет, — попытался шутить он.

— Веран, — сказала я, он подошел к своей сумке. — Если это повторится, что делать?

— О, ты знаешь, — он махнул рукой, прижимая сумку на уровне пояса. — То, что ты и делала. Повернуть на бок, не давать захлебнуться рвотой. Считать дни, пока не избавишься от меня.

Его голос был бодрым, но натянутым. Он стыдился, что не предупредил меня. Он ушел в заросли. Послышалось звяканье пряжки.

— Все хорошо, — крикнула я. — Я просто рада, что ты в порядке.

— Ага, — буркнул он. Я видела его макушку над ветками кустов. — И, да, спасибо. Прости.

— Теперь я хотя бы знаю.

— Да, — я слышала, как ткань упала на землю. — Теперь ты знаешь. 

36

Веран

Бесполезный.

Даже хуже.

Бремя.

Даже короткий поход за кусты, чтобы сменить штаны, вызывал головокружение. Я так не ощущал себя после припадка со времен до университета. И у меня не было двух так близко давно. Этот был после того, что случился после Бакконсо, с разницей в несколько дней. Меня грызла тревога. Я утомил тело сильнее обычного, и теперь я мешал нам скорее добраться до Тамзин. Прошел почти час с моего переодевания, и я мог только сидеть у сумки и пить воду.

Болело все тело. Запястье покалывало, наверное, я рухнул на него. Лоб болел. Я не хотел думать, как тяжело было тащить мое грязное тело под этот камень.

Проклятье.