Солнечный ветер (СИ)

— Ну да, Назар — недоразвитый. Ага, договорились, — Шамрай в конце концов влез в комнату целиком и хлопнул за собой дверью, разламывая цветки на пороге пополам и озираясь по сторонам — видимо, в поисках Давида. Потом мрачно глянул на Милану, так никого и не найдя, и рявкнул, демонстративно пахнув ей в лицо запахом алкоголя: — Какого черта ты со мной делаешь, а? Мы целовались, ты хотела тогда… я точно знаю, что хотела!

— Больше не хочу, — Милана снова отступила, увеличивая между ними расстояние, так, словно ей физически невыносимо находиться с ним рядом.

Он это ощущал. Всем телом, каждым своим членом — только это. То, как она его отвергает, как отторгает, как отталкивает его. И ему тоже было невыносимо — чувствовать подобное. Он какой угодно видел ее — но не такой. И от этого хотел еще сильнее. Так, что колени подгибались бы, если бы позволил, но дать ей это увидеть Назар не мог. И потому все больше злился. Лучше бы она и правда вмазала ему еще там, у порога, сразу.

— А Давида хочешь? — больным голосом спросил Назар.

— Тебя заклинило? Это. Не твое. Дело. Интересуйся другими, а меня оставь в покое.

— Я не могу. Меня заклинило.

Милана вздохнула. Избавляться от него всегда было сложно, но сейчас она должна справиться. Ради себя. Ради покоя в будущем. Ради того, чтобы не презирать себя за малодушие.

— Займись своей Анькой, — упрямо повторила она.

— Да мне дела нет ни до какой Аньки, слышишь? Всегда только ты была!

На мгновение она опешила. Большой вопрос — кто с кем играет. Ей даже на мгновение стало жалко Аню. Быть с человеком, который тебя ничуть не уважает и наверняка гуляет. И вся его настырность по отношению к ней самой — лишь потому, что она его не подпускает близко. Примитивный инстинкт охотника. Дикарь! Милана посмотрела ему прямо в глаза и зло проговорила, будто впечатывая в него слова:

— А мне есть дело до Давида.

И от каждого из них его ломало у нее на глазах. Дикаря словно согнуло пополам от боли, но он остался стоять, вытаращившись на нее и не отступая, пока его взгляд не заволокло мутной кровавой пеленой.

— Ты врешь, — прохрипел Назар не своим голосом.

— Он сделал мне предложение, — по-прежнему зло и твердо проговорила Милана. — О таком не врут.

Ответом на ее злость и твердость была жуткая нервная улыбка, расползшаяся по его лицу. И шаг к ней. Резкий, быстрый, как у хищника. Теперь между ними расстояния было на этот шаг меньше. И его голос зазвучал ближе, а она и правда его теперь не узнавала, не знала таким раньше:

— И что ж вы не празднуете, а? Вдвоем, наедине, далеко ото всех… Располагает же ситуация. Или он у тебя настолько рафинированный, что типа до свадьбы — ни-ни? Похвально… совсем не то, что мы с тобой, да? Что только ни вытворяли, помнишь?

— Не помню.

— А я помню… я помню, у тебя всегда все мокрое было, стоило мне прикоснуться. У тебя и сейчас там… тоже… Я помню, как ты выглядишь, когда хочешь меня, дикаря недоразвитого. У тебя глаза такие же, голодные… — все наступал он.

— Замолчи! — вскрикнула Милана и влепила ему звонкую пощечину.

Щека его вспыхнула, но он даже не отшатнулся. Что ему ее удар? Как комашка. Ему было гораздо больнее там, в середине, куда она ударила куда как раньше. Руки отвести Милана не успела — он поймал ее за запястье и поднес к лицу. Колебался лишь мгновение, а после впился поцелуем внутрь ладони, царапая кожу щетиной и лаская языком.

Она дернулась, пытаясь вырвать ладонь из его пальцев, но ни черта не вышло. Чувствуя ее сопротивление, он лишь обхватил ее другой рукой и притянул к себе. Тесно, так, что ей трудно стало дышать. А еще через секунду остатки воздуха он вышиб тем, что жадно приник губами к ее шее, выступавшей из воротника халата. Теплая. Гелем для душа пахнет. И острые ключицы, призывно выпирающие — те же. Его повело, и остатки сознания залило красным цветом. Если он не получит ее сейчас, то просто сдохнет.

?????????????????????????? Но Милана продолжала бороться. Тяжело дыша, упиралась руками ему в грудь и отворачивала лицо. Он на мгновение отстранился, глянул в ее глаза пьяными глазами и прошептал:

— Какая ты… — и зашарил по талии в поисках пояска от халата, а после того, как нашел, дернул его конец вниз, развязывая. И его ладонь тяжело легла на ее грудь, в то время как она снова почувствовала его щетину — теперь уже на своих губах. Шамрай быстро задышал и толкнулся языком ей в рот.

Она снова дернулась, отчаянно стараясь стряхнуть его руки с собственного тела. Понимала, что силы не равны, но и сдаваться не собиралась. Он — чужой мужик. Тогда, давно — она этого не знала, а теперь знает. Он — чужой.

— Что ты творишь! — зло выдохнула она ему в губы, разрывая поцелуй, который он навязывал ей.

— Хочу тебя, — прорычал он в ответ и резко подхватил ее на руки. Все вокруг нее закружилось, и она уже не понимала, где стены, где потолок, что происходит с ней и для чего. Поняла только когда оказалась на постели, распластанная по одеялу, расхристанная, взъерошенная и глядящая на него, нависающего сверху, все еще одетого, хоть и изрядно помятого.