Солнечный ветер (СИ)

— Ага! — отозвалось их чадо и тут же настороженно глянуло на мать, как все эти дни, словно исподтишка наблюдая: — Ты не скучай, ладно?

«Не скучай», — отдалось у Назара в висках, и он поднял на Милану взгляд, искренно надеясь, что по этому взгляду ей не прочесть, насколько его перекрошило. Он был благодарен ей. За то, что не стала платить ему той же монетой, хотя имела полное право. Был благодарен ей за то, что не нарушила их с Даней общения. Благодарен. Что оставила на свободе. Чего стоило обратиться в полицию? Он бы и не сопротивлялся. Подписал бы любое признание. Если судьба сгинуть, то справедливее всего за то, что ей сделал, а не за то, что вытворял в молодости. Хватило бы духу — сам бы пошел признаваться, но был Даня. Ему Данькино восхищение, улыбка детская, светлая, то, что он о нем думает, — как дорогу перегородило. Довольно того, что нечего отвечать на сыновьи расспросы. А ведь спрашивал. Осторожно, боясь сказать лишнего — все еще немного стеснялся. И чувствовал, конечно, чувствовал — что-то случилось, что-то по-настоящему страшное.

«Не скучай…»

А у Назара, черт подери, не получалось уже не скучать каждую секунду, каждую минуту, каждое утро, когда он заставлял себя подниматься с постели по будильнику, ехать в офис, что-то там из себя изображать, чем он перестал быть в тот миг, когда унизил женщину, которую любил. Снова.

Ничего он не стоит. Пока ей от него плохо — он не стоит ничего.

И все же не может не скучать по ней, и потому смотрит сейчас, ловя драгоценные мгновения.

— Иди уже, — усмехнулась Милана и подхватила на руки Грыця, норовившего увязаться за Даней.

Мальчишка выскочил на площадку, и на секунду они остались вдвоем, не считая питомца.

Назар замер, ища в себе силы уйти. Но вместо этого успел спросить:

— Как ты?

— Отлично, — быстро отозвалась она, вздернув подбородок.

— Угу, — выдохнул он совой и, подхватив Данину сумку, вышел следом за сыном.

Первую неделю он не спал, практически не ел и запомнил самого себя бесконечно смолящим сигареты. Из Милана вернулся через пару дней после случившегося, когда понял, что делать ему там нечего. Эти самые пару дней не выходил из отеля, в котором поселился — одного с ней, и упорно, до сумасшествия вспоминал. Вспоминал и уже до конца впитывал в себя осознание: никогда ничего хорошего от него Милана не видела. Ни разу. Ничего, кроме боли и унижения, он ей не приносил. Как это можно: так сильно, так бесконечно нуждаться в женщине — и так раз за разом ее мучить?

«Она справилась и без нас».

«Она справилась…»

Справилась.

Многократно звучало в его голове голосом Миланиной матери. И от этого становилось лишь хуже — ему физически необходимо было знать, что она чувствует, все ли с ней в порядке, ничего ли он ей не повредил, как она это все переживает.

Но она попросила. Не лезть. И Назар не имел никакого права снова соваться, потому что все уже, конец. Если у него и был хотя бы небольшой шанс, то теперь точно все закончилось.

И не вылезал из ее инстаграма, в котором ничего не изменилось. Все так же появлялись посты — фото с вечеринок, с показов, с какими-то селебрити. Уже в Кловске он осторожно выспросил у Дани, как там мать, на что паренек удивленно вскинул глаза и первый раз поинтересовался: «У вас что-то случилось?»

Что ему было отвечать? Что ему, блядь, было отвечать ребенку?!

Отбрехался. Что-то выдал, мол, мы же договорились не торопить событий, а пока не время для перемен. Судя по Даниным глазам, все он понял, что отец врет. Но переспрашивать и докапываться до истины мальчик не решился. Только еще спустя пару дней невзначай сообщил, что мама тоже уже вернулась из Италии. И Назар по стенам заходил — безудержно желая ее увидеть. Но нельзя. Этого было нельзя.

?????????????????????????? Вообще лучше не напоминать о себе. Стереть себя, чтобы только ей стало легче. Назар был готов и к этому, тогда уже — был. Принял решение: избавить Милану от своего присутствия в ее жизни, и теперь ограничивался лишь общением с Даней. Пару раз оказавшись на пороге, чтобы его забрать, наткнулся на стену презрения от Павлуши, и сделал единственный закономерный вывод: хранительница Миланкиного дома все знает. От этого сделалось стыдно настолько, что хоть в окно выходи. Но вместо этого стал отныне дожидаться сына во дворе, что Данила немедленно заметил.

«То есть даже ужинать ты с нами больше не будешь? Мама запретила, да?» — мрачно спросил однажды парнишка.

«Нет, — торопливо отозвался Шамрай и быстро заговорил, лишь бы только заполнить паузу: — Нет, конечно! Ничего она мне не запрещала. Просто у меня и времени путем нет, ты же видишь — я по уши в работе».

Работа спасала.