Солнечный ветер (СИ)

Чайник у него был здоровенный, половину бригады напоить можно. Пахнул этот чай на природе божественно — и Назару вспоминался вечер, когда он, чтобы побыть с Миланой едва ли не впервые, затеял барбекю в саду, и после ухода Стаха тоже заваривал ей чай на мангале, на вишневых ветках. Она тогда улыбнулась и сказала, что чай у него сонный, а он тот вкус всю жизнь помнит. Сегодняшний был совершенно другой, но тоже ароматный. А помножить это на запах хлеба, как в детстве, наколотого на ветку и обжаренного над пламенем, так и вовсе — разве же тут удержишься?

Даня не смог. Выполз, едва первая партия хлебцев была готова, и Назар занялся сосисками.

— Проснулся? — улыбнулся он сыну. — Умываться сейчас будешь или сначала пожуешь?

Данька поежился, пряча руки в карманах куртки, и устроился на раскладном стульчике рядом с огнем.

— Холодно, — выдал он, насуплено поглядывая по сторонам.

— Грейся, — Назар сунул ему в руки термокружку. — Если совсем туго, обогреватель включим. Главное сейчас сопли не подхватить, а то завтра домой.

— Ну да, — согласился отпрыск, отпивая чаю, — мама потом до лета никуда не выпустит, — некоторое время Данька разглядывал содержимое кружки, а потом резко поднял глаза на отца и выпалил: — Ты меня стесняешься?

Назар, в это время колдовавший над хот-догами по-лесному, обернулся к сыну и удивлённо вскинул брови.

— Чего?

Вывод, который сделал Даня после возвращения матери из Италии, заключался в том, что родители все-таки поссорились. Что бы там отец ни собирался сделать, отправляясь в Милан, видимо, в его планы не входило поменять семью. В смысле, начать жить с ними, как втайне надеялся Даня. Поэтому мама на папу обиделась, и теперь все снова стало сложно, как было в самом начале. Из этого вытекало следующее умозаключение, которое тревожило Даньку — отец стыдится, что у него есть еще один ребенок. Иначе почему он ни разу не приводил его в свой дом? Боится, что Данька может выкинуть какой-нибудь фортель? Так он не станет. В конце концов, он с самого детства знает, что он не единственный у отца. Привык. Нет, было бы здорово, если бы папа жил с ним и с мамой. Но и познакомиться с сестрой или братом Данька был бы не против. И готов подружиться.

Он вздохнул, что взрослым приходится объяснять элементарные вещи, и деловито проговорил:

— Ну мне кажется, что уже можно было бы меня познакомить с твоей семьей. А ты даже ни разу не сказал мне, брат у меня или сестра. Тот ребенок тоже не знает обо мне? И жена твоя не знает.

Пальцы опалило огнем. Назар даже не почувствовал. Ошалело смотрел на Данилу и переваривал то, что мальчик выложил ему сейчас, будто бы ничего такого в этом не было. Для Дани не было, а для Назара — будто небо с землей местами поменялись, а он среди них потерялся, не понимал, то ли на голову встать, то ли оставаться как есть уже.

Язык отняло, но сын смотрел на него так, что надо было что-то отвечать. Что-то, мать его, надо…

— Нет у меня жены, — медленно проговорил он, контролируя каждый звук, в то время как в ушах зашумело.

«Займись своей Анькой».

Анькой, бляха?!

— Даня, у меня нет никакой жены, — повторил он так, будто этим что-то доказывал.

— Совсем? — удивился сын.

— Никогда не было… — Назар мотнул головой, а потом только дошло, что про ребенка Данила знает… что-то знает точно, иначе бы не говорил. Получается, и Милана знает? Бред какой-то! Он наконец отвел руку от огня, соображая краем сознания, что останутся волдыри, и медленно приблизился к мальчику: — У меня есть еще один сын. Но я никогда не был женат на его матери… ты… ты откуда?

— Как никогда? — озадаченно переспросил Даня, пытаясь уяснить полученную информацию. — Но мне мама говорила. Давно, когда о тебе рассказала, она сказала, что у тебя другая семья. И поэтому ты не с нами.

— Нет! — воскликнул Назар чуть громче, чем требовалось, и тут же одернул себя: — Нет, Даня… мама… наверное, что-то не так поняла. У меня нет никакой семьи, кроме вас сейчас. Да, сын есть, его Морис зовут, он на пару месяцев тебя старше, но мы с ним не много общаемся, я просто им помогаю… я никогда не жил с его матерью, Дань. Там… там ошибка была, но так получилось.

Данька даже рот приоткрыл от удивления — такая это была новость. Но когда он додумал ее до конца, то лицо его стало сердитым, и в голосе отчетливо была слышна досада, когда он спросил:

— Тогда почему ты никогда не приходил ко мне? Я же тоже твой сын.

Вот и наступил этот момент. Наступил. Когда надо отвечать. И не перед кем-то, а глядя в глаза собственного ребенка, которого он предал. Назар сглотнул. Этот маленький, но самый главный человек решил, что он его стыдится. Стесняется. Потому что байстрюк, да. Как сам Назар. Шамрай слишком хорошо помнил, каково это — знать, что у отца есть «настоящие дети» и он. Случайный, ошибочный, не нужный. Это до сих пор будто свежее тавро на коже — жгло. И это же — мучило его мальчика, чьей вины не было. Если кому и мучиться, то ему. И потому правда. Правда же лечит, да?