Солнечный ветер (СИ)

— И не подумаю и тебе не советую, пока не поговорим. Приедешь?

— Если я правильно понимаю, то я звоню в гостишку, потому что ты со своего не можешь, и снимаю нам номер для молодоженов.

— Пятерка тебе за понимание. И не вздумай никому болтать. Сюрприз хочу сделать.

— Ну об этом мог бы и не упоминать.

— Лучше перестрахуюсь.

Что ему еще оставалось, кроме как перестраховываться. И с телефоном, и с отелем.

Ночная дорога вилась впереди машины, увлекая его все дальше. Навязчиво и больно в голове билась мысль о том, что делать, если Лукаш все-таки приведет кого не нужно сейчас. По идее не должен. Но он же, блин, принципиальный. Дело на Стаха открыто в его вотчине. И похрен, что там все менты были куплены давным-давно, и какая разница кого чем старый Шамрай держал. Главное, что эффективно, раз этому выродку все же дали уйти. Почему-то чем дальше, тем меньше Назар в этом сомневался. Впрочем, именно это вселяло и некоторую надежду насчет Ковальчука. Тот был честным. И подводные камни были ему хорошо знакомы. Посадить же Стаха считал и вовсе делом чести, а Назар… Назар знал, как ему в этом помочь. Тут главное, чтоб ни один из них сгоряча не наворотил того, чего не надо. Впрочем, в себе он в кои-то веки не сомневался, найдя наконец ответ на вопрос: как правильно.

Ближе к полуночи он снова глушил кофе, лишь бы не заснуть по пути, и единственным источником света теперь была очередная заправка. В сумрачной тишине ночи не выдержал. Выдернул телефон из кармана, сжал его крепче, вошел в чат с Миланой, из которого она удалила всю их переписку. Когда несколько дней назад заметил, думал, сломает нахрен что-нибудь в кабинете. Или кого-нибудь, кто посмеет сунуться. Как будто это она его удалила. Тот ее поступок почему-то как будто последней жирной точкой стал, черт его знает почему. И с тех пор он ей больше не писал. А сейчас так выходило, что не мог удержаться, так это было важно — пожелать ей:

«Спокойной ночи».

Огонек напротив ее аватара загорелся почти сразу, словно ждала. И так же быстро она ответила:

«Вряд ли она будет спокойной. Слишком много информации».

И спустя еще мгновение:

«Ты уже уехал?»

«Да, я в пути. Заправляюсь. Как Даня?»

«Нормально, спит».

«Ничего обо мне не говорил?»

«Просто подожди».

«Ладно. Кстати, я давно хотел тебе сказать, а случая подходящего не было. Сейчас попробую. Ты офигенно подкачала задницу. Это просто бомба».

Она зависла и некоторое время ничего не печатала, а он улыбался довольной улыбкой, наблюдая и чувствуя ее реакцию. Собственная — тоже не заставила себя долго ждать. Вот в эти секунды, когда он видел перед глазами умозрительный образ женщины с распущенными волосами, без макияжа, в пижаме, под одеялом, вглядывающейся в экран телефона и не знающей, что отвечать. Штормануло, а он дивился себе: наверное, подыхать будет, а от мысли о ней испытает последний в жизни стояк вместо чего-то там возвышенного, отведенного только человеку и богу.

Наконец внизу чата появилась строка: Милана печатает…

И почти сразу ему прилетело:

«Следи за дорогой!»

«И тебе сладких снов, пацёрка», — немедленно отозвался он и рассмеялся. Легко и открыто, а потом понял: снег пошел. За окном плавно кружат по воздуху белые снежинки под черным провалом бесконечно глубокого неба, мягко ложась на стекло, и тут же тают. Иди к черту, Стах Шамрай. Если она простит, то отныне у них навсегда.

С этим «навсегда» он и мчал дальше. С ним же — выходил в глухой ночи под снег, когда добрался до гостиницы. С ним — смотрел в лицо Лукаша, освещенное светом неоновой вывески с ярко-красным названием «Трембита».

С ним — много позже они курили на небольшой террасе их номера, скрытые под козырьком верхнего этажа, пока Назар рассказывал о том, чего хочет Шамрай-старший и как он намерен этого добиться.

— Это единственный раз, когда он выходил на связь за эти месяцы? — спросил Ковальчук, внимательно выслушав его.

— Единственный. Был бы не единственный, давно бы все решилось.

— Так или иначе — да.

— Не веришь мне?

Лукаш покрутил в руках сигарету. На Кречета не смотрел, и это держало в напряжении. Но деваться ему было некуда — только ждать, пока он определится, по одну с ним сторону или нет.

— Верю, — коротко обронил Ковальчук и вскинул на него глаза: — Давно верю. И рад бы был сказать раньше, но ты свалил из Рудослава, все бросил…

— Я Стаха бросил. Стаха, Лукаш.

— Ты считал меня виноватым тогда. Да я и был виноват, что не поверил тебе. Потому ты спрашиваешь, верю ли сейчас?

Назар усмехнулся. Они почти на пятнадцать лет опоздали с этим разговором, но проговорить было надо. И до самого конца. Даже о том, о чем никогда и никому не сказал бы. Время пришло, вряд ли когда-то в нем будет достаточно силы, чтобы довести до конца, если сейчас не дожмет.

Он поднял глаза к небу и поправил воротник куртки. А после перевел взгляд на Ковальчука.