Солнечный ветер (СИ)

Парень вскинулся, побледнел еще больше, но ничего не ответил и больше не переспрашивал. Вот только, как заведенный, продолжал ездить в столицу и рыскать в поисках прошлого. Стах надеялся, что отболит и к весне Назар снова сделается прежним. Им ведь фартило. Вот именно в тот период — им фартило. Бабки в руки шли бешеные с новых копанок, по лесозаготовкам — легализовались, лесопилка сходу заработала, а они теперь белые и пушистые, все разрешения — в наличии, с расследованием полегчало — Стах денег отвалил всем, кому надо было, чтобы заткнулись, а Балаш — все это дело замял, будто его и не было. Оставался один ретивый лейтенантик, Назаров друг, о том весь Рудослав знал. Который его же и посадить пытался, будто бы что-то не поделили. Но с ним поработали — коротко и почти безболезненно. В один из декабрьских вечеров того незабвенного года шла медсестра местного санатория домой — ее встретили и объяснили, что муж ее не в то дело лезет. Нет, ничего ей не сделали, боже упаси, ну разве что пару синяков оставили, но этого оказалось достаточно. И девка, и лейтенант оказались понятливыми, от Назара отстали. А Назар — почти совсем перебрался в егерское хозяйство, торчал там затворником, ухаживал за домашней птицей, собак дрессировал, и теперь, чтоб его повидать — Стах мотался к Бажану.

??????????????????????????Мотался-мотался. Дурел. Грехи отмаливал, старый идиот. Так и в тот вечер — приехал сказать, что все обвинения сняты, а дело закрыто. Парень так на него посмотрел, будто бы вековой груз с него сбросили, а он еще радовался чему-то, как блаженный. Доброе дело сделал, Лянка не дожила — а так бы тоже с ними порадовалась. Вот только уже в тот же самый вечер Назар объявил ему о своем решении перебираться из Рудослава в большой город.

«Я не стану планов менять, дядь Стах. Все ведь отлажено, все работает. Буду все-таки на тот год поступать», — спокойно и отстраненно сказал Назар, когда Бажан их обоих чаем потчевал и прислушивался, старый лис, к разговору, разве что не кивая, как согласен со Стаховым племянником. А между тем, у самого Стаха поджилки напряглись: нашел? Нашел, что ли?! Да нет, если б нашел, так бы не разговаривал, уже б прибил, наверное, а он спокойный и глядит так, будто не здесь давно. Где было Шамраю знать, что встреча Назара и этой… бл*ди малолетней станет его кошмаром на все следующие годы? Потому что чуял — если только племянник правду узнает — задушит собственными руками за нее. За себя — нет, а за нее — точно задушит.

«В Кловск, как хотел?» — зачем-то спросил Станислав Янович и отпил горячего чаю из чашки, чтобы скрыть свое замешательство. Назара в ответ даже передернуло:

«В Левандов. Не потяну я Кловск сейчас».

«Что значит — не потяну?»

«Левандовский универ дешевле. И жить в столице для меня сейчас дорого».

Стах тогда, дурень такой, расхохотался. Долго и с удовольствием. Даже не понял, что шутки кончились.

«Назар, ты — Шамрай, — наставительно заявил он. — Ты Шамрай и никогда не забывай об этом. Нас с тобой таких двое на всей земле осталось. Ты все получишь, что только ни захочешь. Хочешь учиться — пожалуйста. Я поспособствую. Потому не мели чепухи, выбирай любой вуз, какой посчитаешь лучшим, хоть заграницей».

И только тогда увидел глаза Назара. Они в ту минуту сделались будто стеклянными. Совсем не живыми. Мертвыми. Как если бы услышанное его попросту прикончило. И сам не понял, что такого сказал.

«Я решил, дядь Стах. И не будем про деньги. Хватит того, что ты меня вытащил опять. Дальше — я сам».

Станислав Янович тогда не воспринял этого всерьез. Он даже не понял, что произошло. Не понял, что Назар его отрезал теперь окончательно.

Он уехал еще до весны, не выдержал зимовки в родных местах. Будто ветра эти, гулявшие по усадьбе, гнали его прочь поскорее. Стах мотался к нему несколько раз, все пытался помощь предложить. И когда увидел, в какой он халупе живет, и когда Аня родила ему первого… внука. Назар отказывался и ничего не принимал. Ни копейки. И почти что не навещал его больше, не бывая дома. Не так много времени понадобилось, чтобы понять: Стах потерял его. Теперь уже насовсем. Проклятая блядь их разделила, не оставив ему ни единой родной души.

Сашка позвонил в июне бухой в стельку. Нечленораздельно варнякал что-то о том, что жизнь окончательно пошла под откос. Напомнил о себе тогда, когда Шамрай-старший о нем хотел уже забыть, как сотый раз клялся себе забыть эту блядь, испортившую ему жизнь и до сих пор приходившую к нему во сне. Ему казалось, что он сходит с ума. Ему тысячу лет Ирка не снилась, даже в самом начале, когда только умерла. А девка эта гулящая, ненавидимая им до дрожи — постоянно, во снах приводя за собой покойников. И никак не унять — на Олесю у него теперь не вставало. Пробовал сменить любовницу — а огня никакого так и не проснулось, будто огонь забрала с собой дочь старого друга, который больше не друг.