Солнце и снег

Прошел год. Мать сильно болела и не могла работать в поле. Я видел, как она угасает от рабского труда, и ненависть к имперцам начинала бурлить во мне, как вода в котле. Я украл у отца кинжал для разделки туши и терпеливо ждал, когда в следующий раз приедут сборщики податей. Я хотел отомстить им за всех. За мать, за родной Отлинговер и за весь эльфийский народ.

Накануне ночью я не хотел идти на собрание друидов, потому что боялся передумать. Они говорили, что час еще не пришел. Эльфы не готовы взяться за оружие и отвоевывать свободу. Но я не хотел ждать. В десять лет я решил, что буду бороться. Один за всех, если придется, но буду. Одного я боялся – что Тиара меня отговорит. Потому что единственной, кто мог тогда это сделать, была она. Юная ученица друидов, светящееся дитя луны и леса, прекрасная, как нимфа, она была полновластной владелицей моего молодого и горячего сердца.

И все-таки я пошел. Не хотел. Чувствовал, что не надо. Но пошел. Дождался темноты и направился в лес. Кое-что я уже умел, и мне доставляло огромное удовольствие взаимодействовать с природой. Но в ту ночь я был так напряжен, что не мог говорить с ней. Деревья вытягивали колючие ветви, чтобы преградить мне путь, но я не замечал этого и не слышал, что они шептали.

Собрание закончилось. И, к счастью, никто не заметил во мне перемены. Никто, кроме нее. Тиара нагнала меня уже на обратном пути и спросила:

– Что с тобой, сын Найтингейла?

Я посмотрел на нее с трепетом. И тогда впервые подумал, что после того, что собираюсь сделать, мы, может статься, больше никогда не увидимся.

– Я люблю тебя, – прошептал я. Тиара посмотрела на меня так нежно и жалостливо, словно на потерявшегося в лесу ребенка. Впрочем, я всегда для нее им и был.

– Глупый, – сказала она и прижала мою голову к груди. Захотелось плакать, но вместо этого я сильно толкнул ее, чтобы вырваться из объятий, и побежал в лес.

А утром прибыли они.

Я видел с дерева, как поднимается пыль из-под копыт имперских лошадей. Я чувствовал себя разбитым и слабым, но надеялся, что все это придаст мне злости. Я достал из тайника кинжал и спрыгнул вниз.

Эльфы собрались в центре поселка. Каждый принес свою долю, даже моя больная мать. Там же был и отец. Первый герой в моей жизни. Эльф, которого я уважал, несмотря на покорность империи. Эльф, с которым я мечтал однажды поохотиться. Когда мы будем свободны…

Я хлопнул себя по лбу. И почему я не рассказал все отцу? Зачем было красть кинжал, когда можно было просто поговорить? Найтингейл понял бы. Потому что он сильный и смелый. Потому что он мой отец. Лучший из лучших. Тот, кого когда-то выбрала моя мать.

Я подбежал к нему, решив рассказать о своих намерениях, но он вдруг оттолкнул меня, даже не дав заговорить.

– Стой здесь, – грубо сказал он и подошел к имперцам. И дальше я услышал то, что лучше бы не слышал никогда.

Он выдал им место сбора друидов, их имена и все, о чем говорилось вчера. Я стоял и не верил своим ушам. Кинжал, который я крепко сжимал в кулаке, выпал и воткнулся в землю.

Так в моей жизни не стало отца.

Я не дослушал до конца, а сразу кинулся в сторону леса. Нужно было предупредить их. Но не успел я сделать и двадцати шагов, как два стражника схватили меня за шиворот. И чтобы не сопротивлялся, один из них крепко перетянул мне руки за спиной. Вот тогда я смог ощутить, чего на самом деле стоила моя свобода.

Они оттащили меня в ближайший сарай и учинили настоящий допрос. Я слышал, как тот, кого я прежде называл отцом, что-то говорил им, пытался вызволить меня, утверждал, что я ни при чем, но от его слов только болели уши. Я смотрел врагам в лицо и как никогда чувствовал, что очень даже при чем. И пусть Найтингейл предал меня, сам я не скажу ни слова.

Сначала они окунали меня в воду, пока я не перестал понимать, где я и жив ли еще. Потом раскалили на огне тот самый кинжал и медленно прижигали кожу на предплечье. Я помню, как хотел тогда умереть. Но не умер, и, в конце концов, они оставили меня в покое.

Я знал, что это были не самые жестокие пытки, и потому, когда, наконец, оказался на куче соломы в углу, почувствовал странный прилив благодарности. Тогда я еще не понимал, что никогда не смогу ненавидеть людей по-настоящему. Как бы к этому ни толкали обстоятельства.

На следующий день меня отпустили. Другие вели себя так, словно ничего не произошло. Отец, как ни в чем не бывало, отправился на охоту. Впрочем, я этому был даже рад, ибо ненависть к нему переполняла меня до краев. Мама тоже ничего не сказала, только молча мазала мои ожоги на руках, а потом дала мягкий плащ из овечьей шерсти, чтобы я спрятал под ним следы пытки.

Я помню, как крепко обнял ее и расцеловал в обе щеки, а она заплакала.

Это был последний раз, когда мы виделись. Я ушел в лес, еще не зная, что домой не вернусь. Впрочем, Отлинговер перестал быть моим домом ровно в ту минуту, когда Найтингейл перестал быть моим отцом.

Я бродил по лесу, пытаясь услышать голоса деревьев и животных. Больше всего на свете я хотел увидеть ее, узнать, что все хорошо, что имперцы никого не нашли.