Солнце и Замок

– Вот и здесь тоже. Я, Севериан, и есть своего рода «мелкая живность». Возможно, ты полагаешь, будто я отряжена сюда тебе в помощь. Хотелось бы мне, чтоб так и было… и потому я помогу тебе, если сумею, однако я – всего лишь часть себя самой, отлученная от собственного существа давным-давно, задолго до нашей с тобой первой встречи. Возможно, когда-нибудь великанша, которую ты зовешь Цадкиэль – хотя это и мое имя, – пожелает вновь призвать меня к себе, но до тех пор мне суждено оставаться здесь, меж притяжений Брия и Йесода. Ну, а что до твоего вопроса: обладая какими-нибудь другими средствами восприятия, ты, может статься, сумел бы увидеть меня так же, как видит она, и объяснить, чем я заслужила изгнание. Но пока тебе это недоступно, и я знаю не больше, чем ты. А теперь ты, наверное, желаешь вернуться в родной мир, на Урд?

– И еще как, – подтвердил я, – только не в то же самое время. Как ты уже знаешь, вернувшись на Урд, я решил, что до явления Нового Солнца она покроется льдами – ведь сколь бы быстро ни тянул я к себе мою звезду из дальней дали, до нас она добралась бы лишь не одну эпоху спустя. Затем я понял, что вернулся не в ту эпоху, которую знал, и приготовился к долгому скучному ожиданию, но теперь вижу…

– Ты весь сияешь, говоря об этом, – перебила меня крохотная Цадкиэль. – Теперь понятно, отчего все видели в тебе чудо. Ты приведешь к Урд Новое Солнце еще до того, как уснешь.

– Да, если сумею.

– И тебе нужна моя помощь…

Сделав паузу, она подняла взгляд. Такой серьезной я ее прежде не видел ни разу.

– Меня много раз называли обманщицей, Севериан, но я непременно помогла бы тебе, будь это в моих силах.

– Выходит, помочь ты не можешь?

– Я могу сказать вот что: Мадрегот течет из цветущего Йесода, – с этим она указала вверх по течению, после чего устремила взгляд в противоположную сторону, – туда, в гибнущий Брия. – Ступай вслед за водой и придешь в нужное время, ближе к явлению своей звезды.

– Но если меня там не будет, кто укажет ей путь? Хотя я же сам и есть эта звезда… вернее, был ею прежде, а сейчас… Странное чувство: звездная часть моего существа словно бы онемела – не слушается, не откликается.

– Не забывай, ты ведь сейчас не в Брия. Вот вернешься туда – и снова почувствуешь ваше Новое Солнце, если оно сохранится до того времени.

– Должно! – воскликнул я. – И ему… мне… понадоблюсь я – мои глаза, уши, иначе кто же расскажет ему, что происходит на Урд?

– Тогда, – заметила крохотная Цадкиэль, – слишком далеко вниз по ручью не ходи. Пожалуй, двух-трех шагов хватит.

– Очутившись здесь, я его не видел. И, может статься, шел к нему не по прямой.

Крохотные плечи Цадкиэль приподнялись, опустились, а столь же крохотные безупречные груди качнулись им в такт.

– То есть наверняка уже не угадать? Что ж, тогда это место ничем не хуже любого другого.

Поднявшись на ноги, я припомнил ручей, каким увидел его впервые, издалека.

– Он тек в точности поперек моего пути, – сказал я. – Пожалуй, мне все же лучше пройти пару шагов вслед за водой, как ты советовала.

Цадкиэль, тоже поднявшись с травы, взмыла в воздух.

– Как далеко заведет очередной шаг, не дано знать никому.

– Однажды слышал я притчу о петухе, – ответил я. – Тот, кто ее рассказал, говорил, будто это лишь глупая детская сказка, но, по-моему, некая мудрость в ней все-таки есть. Там говорилось, что семь – число счастливое, а вот восьмой шаг – то есть крик – завел сказочного петушка слишком далеко.

Рассудив так, я прошел вдоль ручья ровно семь шагов и остановился.

– Что видишь? – спросила крохотная Цадкиэль.

– Только тебя, ручей да траву.

– Тогда от ручья отойди. Однако не прыгай через него, иначе окажешься в другом месте. Шагай не спеша.

Я, повернувшись к ручью спиной, отошел от него на шаг и снова остановился.

– Что теперь видишь? Гляди вниз, вдоль стеблей травы, от верхушек к корням.

– Ничего. Темноту.

– Тогда сделай еще шаг.

– Огонь… Целая туча искр.

– Еще! – велела Цадкиэль, паря со мной рядом, словно ярко раскрашенный воздушный змей.

– Теперь только трава, с виду – будто обычная.

– Прекрасно! Еще полшага.

Я не без опаски шагнул вперед. Пока мы разговаривали на цветущем лугу, нас неизменно укрывала тень, но теперь лик солнца словно бы заслонила туча куда чернее прежних, и передо мною поднялась кверху полоса тьмы не шире раскинутых в стороны рук, однако изрядно глубокая.

– Что теперь?

– Впереди сумрак, – ответил я, и тут же, скорее почувствовав сие, чем увидев, добавил: – И дверь. Дверь в темноту. Войти?

– Это уж решай сам.

Стоило склониться к двери, мне показалось, будто луг как-то странно накренился (точно так же он выглядел из укрытия на вершине скалы), а напев Мадрегота, хоть ручей и остался всего в трех шагах позади, сделался еле слышен.

Перед глазами замерцали, паря в темноте, неясные, расплывчатые письмена, и я не сразу сумел понять, что они перевернуты, точно в зеркале, а самые крупные буквы слагаются в мое имя.