Солнце и Замок

От всей одежды, кроме брюк, я уже избавился, а теперь сбросил и их, но прежде чем окончательно распрощаться с ними, по давней привычке к бережливости обшарил карманы. В карманах нашлись три мелких бронзовых монетки, дар Имара. Все надписи и лики, отчеканенные на них, истерлись до неразличимости, металл потемнел от времени, отчего монеты казались невероятно древними, какими и были в действительности. Оглядев их, я перевернул ладонь, и бронзовые кругляши канули в воду вместе со всей Урд.

Дважды я видел огромных рыб – возможно, хищных, но в мою сторону ни та, ни другая даже не поглядели. Водяных женщин, из коих Идас, пожалуй, была самой маленькой, мне не встретилось вовсе, как и их властелина Абайи, Эреба или еще кого-либо из морских чудищ.

Наступившая ночь привела с собой свиту из многочисленных звезд, и я долго разглядывал их, лежа на спине, покачиваясь в теплых объятиях Океана. Как много изобилующих жизнью миров летело надо мной в вышине! Некогда, бежав от Авдиисуса, прячась от ветра за скальным выступом и точно так же глядя на эти же самые звезды, я рисовал в воображении обращающиеся вокруг них миры, населял их людьми, возводящими города, не ведающие стольких зол, сколько наши… Теперь-то я понимал, сколь глупы подобные грезы, так как, повидав иной мир, обнаружил, что он куда необычнее всех мыслимых плодов моей фантазии. Да что там иные миры! Я ни за что на свете не смог бы представить себе даже матросов (не говоря уж о рысчиках) с корабля Цадкиэль во всем их гетероклитическом разнообразии, хотя и те, и другие, подобно мне, родились в границах Брия, и Цадкиэль без колебаний принял их на службу!

И все же, как ни отмахивался я от подобных фантазий, они назойливо лезли в голову одна за другой. Возле некоторых звезд, пусть и казавшихся всего лишь угольками, тлеющими в ночи, словно бы мерцали звездочки еще того мельче, а при виде них в воображении один за другим возникали туманные образы, прекрасные и ужасающие. Наконец звезды скрылись за тучами, затянувшими небо, и я на время уснул.

С приходом утра мне выпало счастье полюбоваться, как ночь Ушас пала с лика Нового Солнца. Зрелища более восхитительного не найти ни в одном мире Бриа, и на Йесоде я также не видывал ничего чудеснее. По волнам моря шествовал юный король, сверкающий златом, какого не добыть в самых богатых из рудников, и был он столь великолепен, что всякий, кто хоть раз взглянул на него, не должен более смотреть ни на кого иного.

Волны устроили пляс в его честь, швырнули к его ногам десятки тысяч брызг, и каждую он превратил в бриллиант. Подхваченный высокой волной (с восходом солнца ветер изрядно окреп), я оседлал ее, словно воробей – ток теплого весеннего ветра. Правда, на гребне мне удалось продержаться не больше вдоха, однако с вершины сей я узрел лик солнца… и не ослеп, но узнал в нем себя самого. С тех пор подобного не случалось и, вероятно, не случится уже никогда. Ундина, поднявшаяся из моря меж нами, лигах в пяти от меня, отсалютовала ему высоко вскинутой рукой.

Спустя еще миг набежавшая волна схлынула, и я рухнул вниз. Пожалуй, дождись я второй, она подняла бы меня снова, однако многие вещи (из коих этот момент для меня – вещь наиглавнейшая) не повторяются дважды. Посему, дабы поздние, второразрядные впечатления не затмили памяти о первом, я поскорее нырнул в сверкающую на солнце воду и устремился в глубину, охваченный неудержимым желанием испытать новые силы, открытые в себе минувшей ночью.

Новые силы остались при мне, только на сей раз плыл я вовсе не в полусне, а от стремления покончить с собой не осталось даже помину. Мир мой, окрасившись чистейшей, ясной лазурью, обрел желтоватый охряной пол, а сверху укрылся золотым пологом, и мы с солнцем поплыли в пространстве, улыбаясь с высот каждый собственной сфере.

Проплыв так какое-то время (на протяжении скольких вдохов, сказать не возьмусь, так как не сделал ни одного), я вспомнил об ундине и задался целью ее отыскать. Конечно, я все еще побаивался ее, но, наконец, понял, что ей подобных не всегда следует опасаться: хоть Абайя и строил козни, дабы предотвратить явление Нового Солнца, та эпоха, когда моя смерть могла сему поспособствовать, безвозвратно канула в прошлое. Вскоре, сообразив, насколько проще заметить в воде что-либо, движущееся на фоне озаренной солнцем поверхности, я устремился в глубину.

Глубже, глубже, глубже… и вдруг все мысли об ундине разом вылетели из головы. Подо мной простирался еще один город – огромный город, но вовсе не Несс. Рухнувшие башни его покоились на дне Океана, от нескольких устоявших остались лишь пеньки оснований, а среди них высились остовы затонувших судов – невероятно древних, однако окружавшие их постройки вошли в древний возраст задолго до тех дней, когда эти сгнившие остовы с вымпелами на вантах, с плясками на полубаке спускали на воду.