Солнце и Замок

Как человеку честному, патриоту (а он действительно таков) ему следовало бы немедля разоблачить всю ее аферу, но в таком случае он снова покроет себя позором и на сей раз заодно опозорит всю гильдию, а Теклу почти наверняка обречет на смерть. Уступив просьбам Теклы, он воссоединится с ней, но станет парией, изгоем (тогда как он теперь – особа весьма могущественная и уважаемая в собственном узком кругу), причем, вполне вероятно, увлечет за собой на дно жизни и Теклу, а тогда Текла, как пить дать, со временем возненавидит его. Если же просто оставить ее письмо без ответа и сжечь, Текла только возненавидит его куда скорее, причем, во-первых, вскоре обретет немалый политический вес, а во-вторых, сможет шантажировать и Севериана, и прочих мастеров гильдии, как ей заблагорассудится. (Само собой, выход из этого положения я нашел, но предоставлю читателям возможность поломать над ним голову самостоятельно.)

Вот такой у меня сложился сюжет, и, как показывают первые главы «Тени», эту историю я и начал писать. Согласно изначальному замыслу из нее должна была выйти повесть объемом около сорока тысяч слов, которую я рассчитывал продать Дэймону Найту[15] для ныне несуществующей, а на всем протяжении существования прискорбно недооцененной серии антологий Orbit. Вскоре, однако же, в замысле обнаружились серьезные пробелы. Каким образом гильдии следует покарать Севериана за вероломство? Каким образом ему удастся стать мастером? Каким образом, неожиданно воскрешая Теклу, не скатиться в катастрофическую банальщину?

Однако хуже всего оказалось стойкое ощущение, будто я выбрасываю в мусорную корзину вымышленный мир, заслуживающий куда более детальной проработки. Тогда я решил превратить повесть в роман. В то время подобное решение казалось отчаянно дерзким, однако, приняв его, я тут же без труда нашел ответы на все три вопроса. Во-первых, Севериана отправят в изгнание, что и позволит изобразить немалую часть мира вне стен Цитадели. Во-вторых, в странствиях он обретет некую силу, а с ее помощью вынудит гильдию принять его обратно и возвысить до мастера. В-третьих, Текла на поверку окажется мертвой, а ее письмо – подделкой, состряпанной кем-то еще. Прекрасно. Теперь все выглядело вполне радужно: только садись да пиши.

Если идеи, характеры и тому подобное никак не приходят на ум либо приходят, да все негодные, писатель сталкивается с нешуточной проблемой. Однако если идей рождается чересчур много и все они на удивление хороши, перед ним возникает новая. Закончив книгу, я обнаружил, что приключения Севериана едва-едва начались. Вместо того чтоб завершить сюжет, я начал полдюжины новых. Внезапным появлением Доркас сам Севериан был удивлен куда меньше, чем я. Розы взяли моду распускаться в моих историях всюду, хоть сажай их там, хоть не сажай, а из трещин в стенах Несса проросли с первых же глав.

…весь Пергам покрывают
Буйны кусты диких роз: погибли даже обломки![16]

По-хорошему, символику следовало раскрыть, покончить с тайнами. Однако все это требовало еще больших объемов.

Что ж, ладно. Напишу не роман – трилогию.

Так я и сделал и завершил ее (в первой редакции) с усталым вздохом, сотрясшим самую душу. Осталась лишь одна небольшая загвоздочка. Трилогию я, согласно установившемуся обыкновению, разделил на три книги. И третья вышла почти такой же длины, как первые две, вместе взятые.

Работы своей я никому не показывал, однако мой литагент, Вирджиния Кидд[17], о ней знала. И, в свою очередь, дала знать о ней Дэвиду Хартвеллу[18]. И вот теперь я попросил ее выяснить, что скажет он о трилогии с третьим томом необычайной длины.

Мнение Дэвида Вирджиния изрядно смягчила: подозреваю, в оригинале ответ оказался непечатным. (Знаю, знаю: по-вашему, сейчас ничего непечатного нет. А вот попробуйте, скажите редактору, что ваша новая книга должна быть отпечатана пурпуром!)

Не желая вымарывать из готовой рукописи десятки тысяч слов и вдобавок весьма сомневаясь в своей способности проделать это без ущерба для связности сюжета, я предложил разделить толстенный третий том на два и вместо банальной трилогии выпустить тетралогию.

Ответ из Нью-Йорка последовал без промедления – можно сказать, в мгновение ока. (Ответов, поступающих из Нью-Йорка без промедления, обычно приходится дожидаться около четырех недель, а уж сколько времени уходит на отправку ответа у лодырей, страшно себе даже представить.) Что ж, замечательно.

Могучим ударом рассек я толстенный том напополам… и обнаружил, что стал счастливым обладателем пары тонких – прискорбно тощеньких томиков.

Впрочем, дело вполне могло обернуться гораздо хуже. Волею счастливой случайности, в середине старого, толстого тома нашелся весьма неплохой эпизод, ставший концовкой третьего из четырех. Заодно у меня появилась возможность довести до конца подвисшие в воздухе нити повествования, и когда я ликвидировал все пробелы, третий и четвертый тома достигли почти того же объема, что и первый со вторым.