Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]

Художник рассматривал ее с ног до головы, будто собирался писать ее портрет. Полина его так и поняла и с неуловимыми движениями, исполненными изящества, сняла пиджак - не то, чтобы показаться ему в кофте, а входя в дом и не теряя ни минуты переодеться. В дверях однако не преминула оглянуться, словно желая узнать, удостоверился ли он в том, что его занимает: это дизайн или у нее такие плечи? Взгляды их встретились: он явно любовался ею. Боже!

Назимов качает головой.

Столовая в вечерних сумерках. Полина зажигает свечи. Входят Потехин и Морев.

ПОТЕХИН. Кто у нас еще будет?

ПОЛИНА. Стас и садовник.

МОРЕВ. Садовник?

ПОЛИНА. Он доктор наук, он профессор, я знаю.

Полина повела плечом, что же делать, мол, если он у нас садовник.

МОРЕВ. Да, да, профессор, который нуждается в дополнительном заработке… После  долгой болезни жены и ее смерти, он остался один с тремя детьми школьного возраста, - и тут эта работа в оранжерее и саду явилась, конечно, благом для него. Ему здесь, когда нужно, помогают его дети.

Тут вошли Стас и садовник Коробов, худой, высокого роста, с тонкими чертами лица, с щетиной черной бородки и бакенбардов, в которых проступали седеющие иглы, а на голове же мягкие, каштанового цвета волосы, слегка вьющиеся; черные глаза, - смолоду был, верно, красавцем, но теперь он горбился, исхудал, постарел от испытаний, к которым был явно не готов, всем щедро наделенный природой.

МОРЕВ. Должен сказать, в начале XX века в свечах не видели никакой романтики, как в газовых фонарях, тускло освещавших улицы. Настоящей романтикой веяло и сияло от электричества. А также от трамваев, заменивших конку, от автомобилей и аэропланов.

КОРОБОВ. И уж, конечно, от синема.

МОРЕВ. Восприимчивость к явлениям природы, жизни и искусства была обострена до крайности, до болезненности и мистики; острое чувство красоты - до уродства и юродства. Все наивно, блистательно и таинственно до восторга и жути, что нашло воплощение в стиле модерн - и в архитектуре, - здесь вы совершенно в серцевине этого стиля, - и в живописи, и в театре...

КОРОБОВ. Хорошо сказано. В сердцевине стиля модерн!

Полина и Потехин, переглянувшись, тоже рассмеялись. Полина была в легком платье без рукавов, точно нарочно для художника, плечи как плечи, что он в них нашел. Или все-таки дизайн?

МОРЕВ. Евгения Васильевна родилась в богатой купеческой семье в Москве, училась в гимназии и приехала в столицу к тетушке графине, чтобы выезжать в свет... Но тут выяснилось, что графиня, обобранная и покинутая его сиятельством картежником и шулером, не имела доступа в высший свет, где Евгения хотела явиться в ослепительном блеске парижских нарядов. Однако у графини была ложа, и Евгения показалась в театре, где ее появление мало кто заметил, кроме одного молодого человека, которого она хорошо знала еще в Москве...

В гостиную в сиянии белой ночи входят Ломов и Евгения, они словно осваиваются в новом доме, в пантомиме проступает характер взаимоотношений между ними.

ПОЛИНА. Это был Ломов?

МОРЕВ (кивнув). У Ломова с Евгенией была предыстория: еще будучи учащимся Московского училища живописи, ваяния и зодчества и проживая в доме купца Колесникова, дальнего родственника, он был влюблен в Евгению и был вынужден, не без скандала, съехать и поселиться в гостинице. Еще первый его дом строился, он уже нашел заказ в столице, переживающей строительную лихорадку. Это был настоящий Клондайк для архитекторов, и Ломов с головой ушел в работу.

ПОТЕХИН. Как это похоже на наше время!

МОРЕВ. Архитектура как искусство вряд ли присутствует в современных зданиях. Стиль модерн в контурах зданий, весьма причудливых, в материалах, с использованием камня, в украшениях с мотивами флоры и фауны быстро оформился и требовал лишь неожиданных вариаций. Небольшие особняки и высокие доходные дома росли, как грибы, и самой изощренной конфигурации окон, балконов, верха с башенками и куполами, что отдавало готикой и барокко, с витражами и колоннами, только посвященными не богам и властителям, а человечеству, как выражались встарь, то есть общей массе людей. В этом ощущалась человечность, что находило выражение в физиономии дома и в его убранстве, так что дом становился как бы портретом архитектора или владельца.

КОРОБОВ. Да, в домах в стиле модерн нередко проступает физиономия живого создания!