Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]

КНЯЗЕВ. Нет, хуже с ними, актрисами. Зачем завлекать на одну ночь? Она же не шлюха.

АХМАТОВА. А разве не вы ее завлекали, простодушен и решителен? Она попалась и опомнилась. В вас говорит обида. Как в стихах Осипа Мандельштама. Это прекрасное детское чувство. Потом вам будет смешно и весело вспоминать...

КНЯЗЕВ. Потом? В том-то и дело, Анна Андреевна, потом уже ничего нет и не будет. Мне предстоит вернуться в полк, где никто меня не ждет. Мои друзья здесь. Но здесь я кто? Бездарный любовник и бездарный поэт.

АХМАТОВА. О, нет! Это тяжкое состояние, я знаю. Но если удастся вам его пережить, вы будете еще счастливы и гениальны.

КНЯЗЕВ. Простите, поверить не в силах. И жить!

АХМАТОВА. С Мандельштамом мы решили здесь поужинать. Присоединяйтесь к нам.

КНЯЗЕВ. О, благодарю, Анна Андреевна! Но это я вас всех, моих друзей, приглашаю на прощальный ужин.

АХМАТОВА. Это сегодня?

КНЯЗЕВ. Да. Сегодня кстати интимный вечер, гостей не будет.

АХМАТОВА. А Ольга Афанасьевна с Судейкиным?

КНЯЗЕВ. Не знаю. Боюсь и жду, как обреченный на смерть.

АХМАТОВА. Это тоже в итоге плодотворное чувство для поэта, Всеволод.

Хор обегает комнаты, сзывая всех к столу, накрытому в гостиной. Являются Пронин, Петров, Кузмин, Цыбульский с двумя музыкантами, Князев, Ахматова, Мандельштам в сопровождении Хора.

Входят Ольга Глебова и Судейкин; волнение Князева доходит до предела.

КНЯЗЕВ (к музыкантам). Николай Карлович! Друзья! Не в услугу, а в дружбу сыграйте «Вальс погибающих на всех парусах» Ильи Саца.

В исполнении трио звучит «Вальс погибающих на всех парусах» Ильи Саца. Хор кружит вокруг Князева, которого не удержать, он словно бросается в море.

Высокая лесистая местность у Красного Села... Весенний день... Всадник несется над ущельем, как над бездной, конь  встает на дыбы и останавливается... Всадник вскакивает на землю, плетью отгоняет коня, - это Всеволод Князев. 

КНЯЗЕВ. Не стану спрашивать: «Быть или не быть?». Смешно. Ответ один. В ученьях иль в сраженьях только пот и кровь... О, жизни скука смертная! Ужели тяжелей небытие, забвение, безвестность? Век героев в прошлом. И век поэтов тоже. Уйти. Исчезнуть.

Звучит выстрел.

За деревьями Хор и фигурки Глебовой и Ахматовой в простых платках. Это на кладбище.

АХМАТОВА. Пусть Хор споет нашу песню. Я ее сплела, как венок на могилу поэта...

              ХОР
Высокие своды костела
Синей, чем небесная твердь...
Прости меня, мальчик веселый,
Что я принесла тебе смерть -

За розы с площадки круглой,

За глупые письма твои,
За то, что, дерзкий и смуглый,
Мутно бледнел от любви.

Я думала: ты нарочно -

Как взрослые хочешь быть.
Я думала: томно-порочных
Нельзя, как невест, любить.
..............................................

И смерть к тебе руки простерла...

Скажи, что было потом?
Я не знала, как хрупко горло
Под синим воротником.

Прости меня, мальчик веселый,

Совенок замученный мой!

Смоленское кладбище с фигурками Глебовой и Ахматовой.

Отзвуки «Реквиема» Моцарта.

Эмблема кабаре «Бродячая собака», как занавес, свивается. На стенах в гостиной афиши «Русских сезонов» в Париже... Хор девушек и юношей в современных одеждах, составляя публику, рассматривает афиши; здесь все действующие лица, кроме Ольги Высотской и Всеволода Князева.

ГЛЕБОВА. Что ты любишь балет, понятно. Ты гибка и пластична, как балерина.

АХМАТОВА. Не балет я люблю, а поэзию танца, вот как танцует Анна Павлова, лебедь наш непостижимый... Или Карсавина...

                ХОР
Балет из Франции пришедший
В Париж вернулся, как нездешний,
Поэзией Востока полн,
Как море из летучих волн,
С игрой русалок и дельфинов,
Иль Павловой, в полете дивной,
Или Нижинского прыжки -
И вдохновенны, и легки!
Не Петипа, его уроки
Творит, как гений танца, Фокин.
И музыка, чья новизна
Ликует негой, как весна.
Явилось русское искусство,
Как счастья сладостное чувство!

Сцена среди зала обозначена голубым ковром XVIII века и настоящими деревянными амурами того же века при канделябрах, а также выложена зеркалами и окружена гирляндами живых цветов...

СУДЕЙКИН. Невиданная интимная прелесть!