Солнце Моей Жизни (СИ)

Я хорошо помнил то, что произошло на презентации. Наверное, в мире нет столько алкоголя и наркотиков, чтобы заставить меня забыть этот вечер. Однако, с того момента, как я пришёл в бар, я уже ничего не помнил. Интересно, который сейчас час?

Я полез в карман и нащупал телефон. Странно, что его не украли. Да и бумажник при мне. Сейчас три часа дня. Щурясь я посмотрел в сторону улицы, по которой, как ни в чём не бывало, сновали люди. Я не могу представить подобного равнодушного отношения прохожих в России. Чтобы соотечественники оставили без внимания мужчину в дорогом костюме, лежащего в подворотне? Не думаю. У нас даже бездомным вызывают скорую. Нет, я не жаловался. Я был рад, что все оставили меня в покое. Просто разница менталитетов сейчас казалась особенно ощутимой.

Мужик рядом со мной зашевелился.

— Что, плохой день выдался? — поинтересовался он хриплым голосом.

— Типа того. — ответил я, а сам подумал, что у меня выдался не только плохой день, а плохая жизнь.

— Почему ты не забрал мой бумажник? — подумав, спросил я. И правда, почему?

— Ты и без того казался несчастным. — прохрипел мой знакомый. — Если бы я хотел быть преступником, то сидел бы сейчас не тут с тобой, а в пентхаусе одного из этих небоскрёбов. — он показал пальцем на шикарное здание через дорогу.

Я кивнул, и мы молча продолжили курить. Через некоторое время я встал и достал бумажник. Выудил оттуда стодолларовую купюру и протянул мужчине. Он улыбнулся и взял деньги.

— Вот видишь, не обязательно делать что-то плохое, чтобы получить что-то хорошее. — сказал он мне.

Я снова кивнул, развернулся и пошёл по направлению к своей съёмной квартире.

Через час я уже принял душ и переоделся. Достал телефон и повертел его в руках. Смутное воспоминание возникло в голове. Вчера я написал ей. Я открыл сообщение и прочёл:

«Надеюсь, ты собираешь вещи. Билеты в Москву куплены на понедельник на восемь вечера. Ты сядешь на этот чёртов самолёт, даже если мне придётся тащить тебя за волосы через весь Манхеттен. Не заставляй меня разыгрывать карту твоего преступного прошлого. Ты — моя. Навсегда. Я найду тебя, куда бы ты не спряталась, поэтому даже не пытайся. Просто смирись с моей победой. Чем быстрее ты примешь это, тем лучше.»

Твою мать! Сразу полез в электронную почту и увидел письмо с квитанцией о покупке билетов. Какого хрена я это сделал? Думал же совсем о другом!

Мне нужно с ней поговорить. Пусть это будет наш последний разговор, но он нам нужен.

Встал и начал ходить взад-вперёд по комнате. Уверен, она не захочет меня видеть. Она меня ненавидит и боится. Не могу её в этом винить. Стоит людям познакомиться с этой неприглядной стороной моей личности, как они бегут без оглядки. Я должен был давно смириться с тем, что никто и никогда не сможет меня полюбить. Я проклят и приговорён провести жизнь в одиночестве. Мне нужно поскорее взять себя в руки и принять положение вещей. Чудовище остаётся чудовищем, неважно сколько раз его поцелует красавица. Принца на белом коне из меня точно не сделаешь.

Я продолжал размышлять о том, что должен сказать Кире. Мной внезапно овладела трусливая нерешительность. Я никогда не любил разговоры по телефону. А тем более такие важные. Такому человеку, как я, не склонному к эмпатии, достаточно трудно определить состояние собеседника, не глядя в его лицо. Наш разговор должен состояться лично. Но что я ей скажу? Как буду смотреть в её глаза?

Я всё медлил и медлил. Чтобы хоть как-то успокоиться я решил уединиться в кабинете. Мой новый роман был почти окончен. Никак не мог написать последние главы. Как и всегда, конец вышел непредсказуемый. Никакого «жили долго и счастливо», как, впрочем, и бывает в жизни. Я так надеялся, что в этот раз драма и реализм уйдут из моего повествования. Но, видимо, мои горькие книги никогда не смогут порадовать наивного читателя.

Я долго работал. Изливая на бумаге свои страхи, свою боль, я будто очищался внутренне. Творчество заменяло мне походы к психотерапевту. Оно вносило стройность и порядок в мои хаотичные мысли. Я был будто тюбик зубной пасты, на который, по неосторожности, надавили слишком сильно. Однако вместо белой свежести из меня лезла наружу тьма. Обильно извергал её, облекая в слова, опустошая своё захламлённое сознание в надежде пролить свет на беспорядок, скопившийся в моей душе.

После наступления сумерек я вдруг начал испытывать смутное беспокойство. Как человек, идущий по ночному гетто, и нервно озирающийся по сторонам. В каждом шорохе мне виделась скрытая угроза. Однако, не находя подтверждения своим таинственным страхам, я просто продолжал идти вперёд.

Примерно в десять вечера я не выдержал и отправил Кире сообщение.

Я: «Нам надо поговорить».

Ответа не последовало.

Я: «Я понимаю, что ты не хочешь больше меня знать. Просто напиши, что ты в порядке.»