Солнце на антресолях

Я растерялась. Как-то позабылись все слова, которые я хотела ему сказать. Про эти восемь с половиной месяцев… Про то, как мне было сложно в первые три месяца… Про то, что я очень рада, что у меня скоро родится ребенок… Все слова забылись.

Я стояла и смотрела на него – такого чужого и любимого одновременно.

– Чем я могу тебе помочь? – спросил, наконец, Сережа, видя, что я молчу.

От этого вопроса мне захотелось сразу уйти. И забыть эту встречу.

– Ты же понимаешь… – Сережа почему-то замолчал.

Я тоже молчала.

– Ты сама виновата во всем, – наконец выговорил он.

Я молчала, смотрела на него и пыталась увидеть то, что я видела в нем там, летом. Чем больше он говорил, тем меньше я видела в нем того Сережу, которого полюбила.

– Ты… с такими, как ты… таких девушек… в общем… Ты же не думаешь… я свою женщину еще не встретил… То есть… Может, и встретил… Но не тебя… Не надо было тебе соглашаться сразу со мной… гм… Такие не могут рассчитывать… ни на что…

Я не знала, на что отвечать – на какие из его обидных, несправедливых, невозможных слов. И не говорила ничего.

– Вот. – Сережа взъерошил волосы. – Вот так. Ася…

– Я – Вася, – зачем-то поправила его я.

– Да не надо мне с этим твоим именем еще нервы портить! – отмахнулся Сережа. – Вася она! Ну и радуйся, что ты такая дура!.. Помариновала бы меня, Вася, прогнала бы меня, может, я и… – Он замолчал, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. – А так…

– Я тебе хотела сказать… Ты приготовься морально – у ребенка должна быть твоя фамилия. Когда он родится, времени на размышление будет мало. Так что ты переживи это и приходи в загс, регистрировать ребенка.

– Когда? – спросил Сережа, слегка ошарашенный.

– Через две недели я ее рожу, потом дней через десять позвоню тебе. Ты будь готов.

– А… То есть… Готов… В смысле – готов? Это – она? А кто тебя заберет из роддома? А… То есть… родители… Я сейчас занят… Понимаешь… Я, может, скоро женюсь… Работой завален…

Я не стала ничего ему говорить, просто ушла. Зачем? Он и так мне все сказал. И, конечно, был прав…»

Нет, мама, нет!.. Господи, вот о чем она все время говорила! Вот за что чувствовала свою вину… Мама… Ты за это хотела просить у меня прощения? За то, что я вот так родилась?.. Я благодарна тебе за то, что я родилась, я благодарна, что ты как-то прожила эти девять месяцев до моего рождения и дальше жила одна, справляясь со всеми трудностями, за то, что правильно поговорила с моим папой – ведь он мог и отказаться дать мне свою фамилию. Зачем мне, правда, его фамилия… Но все равно – так лучше. Представляю, как бы Дылда изгалялась надо мной, если бы у меня еще и в графе «отец» был прочерк. А уж она сбегала, посмотрела в личном деле эту графу… Сколько она тыкала нам нашими «личными делами» – что она про нас «всё-о-о знает!!!». Что бы она тогда говорила, как бы унижала меня… А так – у меня отец не только в графе, но и в жизни. Какой ни есть… И полубратья в придачу…