Солнце на антресолях

Я положила трубку. Наверно, жизнь гораздо сложнее, чем кажется с первого взгляда. Чем больше пытаешься понять, тем меньше понимаешь. Только что мне казалось, что я вообще все поняла про своих папу и маму. Значит, нет.

Я шла пешком в больницу. В школе сейчас идет второй урок, химия. Дылда распинается, выступает, ходит по классу, выпятив впалую грудь, шелестя искусственными цветами и бряцая огромными бусами и серьгами, которыми она любит обвешивать себя, как елку. Завтра первое декабря – и впереди долгая-долгая зима. За которую я должна подготовиться к экзаменам, должна разобраться в своих отношениях с папой – буду ли я вообще теперь с ним общаться, раз всё так… Должна понять, как же мне поступить в Академию ФСБ, если туда девочек не берут. И все это будет, если мама вернется домой и наша жизнь потечет, как прежде. А если нет… Я тряхнула головой – даже думать не могу об этом.

В голове у меня засела одна фраза из маминого дневника, дочитать осталось совсем немного, но главное я за ночь прочитала. Узнала, молодец. Хотела узнать – и узнала. А засела у меня фраза о том, что у мамы никого, кроме «Сережи», то есть моего папы, так всю жизнь и не было. Никакой любви, никаких встреч – ничего… Я как-то об этом раньше не думала. Значит, так может быть? Конечно, мама еще сравнительно молодая… Но я не могу представить себе маму, спешащую на свидание… Получается, вся жизнь ее прошла без любви… Почему же так? Или она все эти годы любила только папу – вот такого, с его глупыми шутками, живущего в другом месте и плохо к ней относящегося? Разве можно любить человека, который тебя презирает? Или папа вовсе не презирает маму, а я чего-то не понимаю?

Задумавшись, я с разбегу врезалась в человека, который хотел меня обойти, но не смог, я слишком быстро шла, не сворачивая с дороги. А тротуар в этом месте сужался из-за припаркованной на нем большой и очень грязной машины.

– Александра! – явно обрадовался молодой человек.

Ну да. Я помню его. Вчера виделись в лифте. У меня даже в кармане шуршит бумажка с номером его телефона… Вот она… Я нащупала голой рукой бумажку. Лучше бы у меня в кармане были варежки, чем какие-то глупости…

– Как дела? Как мама?

Сегодня уже он мне не показался таким необыкновенно симпатичным, как в лифте. Просто симпатичный, ничего необыкновенного…

Он ждал ответа, перегораживая мне путь. Сзади подошла женщина, пришлось потесниться, у меня был выбор – прижаться к грязному внедорожнику или к своему симпатичному тезке. Я прижалась к внедорожнику. Саша покачал головой и улыбнулся, достал из кармана большой… платок! Странный предмет, ненавижу носовые платки, они у меня связаны с болезнью и с похоронами. Зачем человек заготавливает себе утром платок? Чтобы плакать и сморкаться? Мама не приучила меня к платкам, не смогла.

Я, наверное, замерла у машины, потому что Саша осторожно взял меня за локоть и чуть потянул.

– Я плохо спала, извини… – Я замялась, думая, называть ли его на «вы». Не стала. Конечно, он старше меня, но…

Саша, видя, что я не беру платок, сам вытер мне невероятно грязную куртку – на машине был прилеплен кусок грязи, вот я его собой и обтерла.

– Спасибо, – сказала я. – Я в больницу иду.

– А я из больницы, – сказал Саша.

– У вас… у тебя там тоже кто-то?

– Да нет, я дежурил.

Я с огромным недоверием посмотрела на него. Он – охранник? Ну понятно… Во все институты сейчас идут восемьдесят процентов девочек, а то и больше. Мальчики вообще непонятно куда идут. И не в армию, и не в институты… Вот и показавшийся мне нормальным человеком Саша работает охранником.

– Ясно. – Я усмехнулась и хотела пройти мимо.

– Хотел узнать, как твоя мама, но не знал ее фамилии.

Я опять пожала плечами. Молча. О чем мне с ним разговаривать?

– Заходил даже в реанимацию. Но много народу сейчас… В воскресенье, говорят, привезли семерых… Я вообще в кардиологии работаю… – сказал Саша и… (нет!!!) – взъерошил короткие волосы.

– Охранником? – не выдержала я. Красиво звучит же «в кардиологии работаю»! И вообще… В шапке надо зимой ходить…

– Почему охранником? – удивился Саша. И улыбнулся.

Можно быть очень умной девушкой – такой, как я, когда ум временами – как обременение. Но некоторые вещи действуют на тебя помимо твоего большого ума. Ум – отдельно. Чувства – отдельно. У него неотразимая улыбка. Где-то я это только что читала… Мама так писала про папу, а я хмыкала, плевалась и заочно спорила с мамой, объясняя ей, что папа похож на толстого вредного ежика, у которого неотразимой улыбки не может быть по определению.

– Ну а кем? – как можно равнодушнее спросила я.

Не будет умная девушка поддаваться на улыбки. Это же… край глупости!.. Влюбиться надо будет в человека, который чем-то выдается из окружающих, не знаю… поступками… И не сейчас – потом, когда все утрясется остальное… Когда поступлю в институт хотя бы…

– Врачом.

– Врачом?!

– Да. А что ты так удивляешься?