Солнце на антресолях

– Очень хитрый противник был. Взял голыми руками и не с той стороны, откуда думали. Отравляли сознание потихоньку, отравляли… Готовили всех, то там, то здесь… То одна книга самиздатовская по рукам пошла, то другая… И своих хватало, кто пытался изнутри колобродить… Критиковали, зудели, смеялись… Сидели на кухнях, курили, друг другу вслух ерунду всякую читали, их радио слушали, думали – там правда. А там целые институты работали, чтобы именно такую правду сочинять, какая бы нам в душу запала. Знаешь, сколько радиостанций было – целая индустрия вещания на Советский Союз… А наши глупые всё волны их ловили… Просто не понимали, как хорошо жили. Сейчас зато… – Надежда Ивановна махнула рукой и замолчала.

– У меня… – Я начала говорить и тоже замолчала. Не знала, стоит ли заводить разговор о дяде Коле. Но все же продолжила: – У меня дядя, точнее, двоюродный дедушка на таком радио работал. В Мюнхене.

– Как фамилия? – быстро спросила Надежда Ивановна.

И я вдруг увидела в этой рассеянной старушке молодую женщину – так бывает, иногда в старике вдруг проглядывает тот, кто внутри, кого мешает увидеть несовершенная физическая природа, мешают морщины, искажающие лицо. И я увидела – быструю, смелую, острую на язык, наблюдательную женщину, которая много лет занималась совершенно неженским делом, рискуя если не жизнью, то свободой, посвятив, как она сама говорит, всю жизнь служению Родине. Это немодные, непонятные слова. Представляю, если на таком языке заговорить в нашем классе! Это сейчас Мошкин сидит, слушает, кивает, не ржет. А если бы Надежда Ивановна пришла к нам в класс и начала рассказывать, я представляю, как бы все стояли на головах и фиглярничали.

– Фамилия дедушки – Орлофф, – сказала я. – Николас Орлофф.

Надежда Ивановна подумала.

– Может, и встречала его. Чуть картавил, да? Очень быстро говорил… Ядовитый такой человек.

– Не знаю. Не видела его никогда.

– А сейчас он что делает?

– Нас с мамой ждет, – вздохнула я. – Болеет, ему помощь нужна. Я не знаю, так мама говорит, она его случайно нашла.

– Случайно нашла? – удивилась Надежда Ивановна. – Это как? Где?

– В Интернете, – ответила я, не вполне уверенная, что Надежда Ивановна понимает, о чем я.

– А-а-а… Я вот тоже… Все ведь думала – можно ли, хоть я и рассекречена… Да вот, научилась…

Пожилая женщина сняла бархатную тряпочку с ноутбука, лежавшего, оказывается на столе. Рядом стояла просто архаическая вазочка с сушками и леденцами в пестрых фантиках, как на журналах из прошлой жизни, которых у нас полно на даче. Кто бы мог подумать…

– Что? – улыбнулась Надежда Ивановна. – Думала, старушка совсем уже? Трудно мне, конечно, иногда давление поднимается, ничего не пойму… Ткну не туда, все пропадает… Но постепенно разбираюсь.

– Я… могу… это… могу… показать… – тут же подскочил Мошкин. – Тут… это… комбинация клавиш…

– Сядь, отдохни, – кивнула я ему.

Мошкин нахмурился, но послушно сел, правда, уже не на диван, а рядом с компьютером. Я знаю эту магию клавиатуры и монитора для наших мальчиков. Лишь завидев компьютер, они не хотят ничего, кроме как провалиться в тот мир – не важно, что там делать – смотреть ролики, что-то искать, все равно что, читать все подряд, само собой играть… Но не обязательно. Главное – раствориться там и перестать быть здесь. В этом есть какая-то загадка. Это сродни сну, наверно. Ведь все любят спать, особенно мальчики. С той разницей, что сны продюсирует моя собственная голова, а виртуальные забавы – чья-то еще. А я просто поглощаю их и растворяюсь в них. Моя свободная личность растворяется. За это я не люблю виртуальные игры.

– А он… очень плохо говорил о Советском Союзе, да?

– Кто? – спросила Надежда Ивановна.

По ее растерянному взгляду я поняла, что пожилая женщина, которая только что абсолютно нормально, живо со мной разговаривала, вдруг потеряла нить. Может быть, ей нужны какие-то таблетки?

Мошкин, не решившийся без спросу включить ноутбук (хотя очень хотел, я видела это) и вынужденно следивший за нашим разговором, издал короткое «гы», но под моим взглядом стал кашлять в кулак.

– Тебя постучать по спине? – спросила я.

– Не. Уже все… – Мошкин тут же перестал кашлять и виновато посмотрел на меня.

Вот зачем мне такой друг, который и хамит, и глупости говорит, и разговаривать не умеет, и смотрит, как бездомная собака, которая готова принять на себя любую вину, лишь бы ее накормили или хотя бы позволили плестись за собой. Она представляет себе, что ты ее хозяин, что ей больше не надо будет ночевать на теплой проплешине у дома, где проходят трубы с горячей водой, есть старые кости, переваривающиеся сутками… У нас рядом с домом живет такая собака, давно уже. Живет и живет. Никто ее не берет к себе. Иногда приносят еду. Она часто так к кому-то пристраивается и идет на безопасном расстоянии, пока человек не войдет в подъезд или не сядет в машину и не уедет.