Солнце перед ненастьем

С той поры покинуло нартов счастье: и в походах не стало им удачи, и поля истощились, и зверь в лесах уходил от охотников. Обмелели горные реки, иссякли родники.

Призадумались богатыри: в чем причина таких напастей? И решили, что прогневался на них Тхагале́дж, бог плодородия. Чтобы умилостивить бога, надумали нарты пожертвовать ему сорок черных баранов. Стали готовиться к жертвоприношению: разожгли очаги, подвесили котлы — для пасты[6] и баранины. Только не сварилось пшено — погас под котлами огонь, не сварилось мясо — вода выкипела. Не принимал жертвы Тхагаледж.

Позвали нарты красавицу Ахуми́ду и послали ее к роднику, что течет у горы Канжал. Долго шла девушка. И совсем было дошла до родника, да вдруг услыхала песню:

Алый огонек рубина,
Белизна вершины снежной,
Нежный лепесток весенний,
Радость и веселье наше,
Сила и отвага нартов,
Украшенье жизни нартов,
Золотой цветок нагорий,
Наша гордость ты и счастье!
Вечной юности примета,
Самоцвет наш несравненный,
Кто ни взглянет — тот пленится
Яснолицей, ясноокой.
Расцветай, цветок бесценный
Молодости неизменной,
Расцветай, рубин, горящий
Радостью непреходящей![7]

Застыла Ахумида на месте, заслушалась. Но вот голос умолк, и девушка двинулась дальше. Спустилась она в долину, а там цветы, яркие, небывалые! Позабыла Ахумида, что пришла по воду, что нарты ждут ее, опьянела от аромата, присела — и утонула в море цветов.

Не дождались нарты Ахумиды и послали вслед ей мудрую Маличи́пх. И та, едва дошла до горы Канжал, услыхала песню, и та загляделась на цветущую долину, и та опьянела от аромата и утонула в море цветов.

Не дождались нарты Маличипх и послали к роднику светлорукую Адию́х. И ее постигла участь Ахумиды и Маличипх.

Тогда оседлали парты коней и пустились на поиски девушек. Подъехали к горе Канжал, слышат — песня разливается. Слушают нарты песню, и уже не помнят они, зачем приехали. Слушают, сами подпевают. Звенит песня, поднимается к снежным вершинам, будит в ущельях могучее эхо. Не выдержал нарт Ашаме́з, достал свою дивную свирель — бжами́й и принялся вторить песне. А свирель у Ашамеза была не простая: досталась она славному нарту от самого Тхагаледжа. Один конец ее был белый, другой — черный, и у каждого конца — своя песня. Подует он в белый конец — и свирель запоет так чудно, так нежно, что вся жизнь вдруг становится радостной и счастье разливается по земле. А если подует в черный конец — скорбью наполнятся сердца, сгинет жизнь, повянут травы, погибнут звери и люди.

Ашамез дул в белый конец. Сладко пела его свирель, и кругом разливался покой, тучнели нивы, вздымались сочные травы, на глазах раскрывались чашечки цветов.

Спешились нарты и пошли на голос. Идут и поют. А свирель Ашамеза все звенит… Разбудила она девушек — Ахумиду, Маличипх и Адиюх, вышли они навстречу нартам, и у каждой в руках цветы.

Спустились к роднику. Да только иссякла в нем вода. Там, где раньше била светлая струя, лежал труп женщины, а рядом сидел дряхлый старец и свежим, молодым голосом пел:

Сила и отвага нартов,
Украшенье жизни нартов,
Золотой цветок нагорий,
Наша гордость ты и счастье!..

Поклонились нарты старику и спрашивают:

«Кто эта женщина? И зачем ты поешь над ней свою песню?»

Поднял на них старик печальный взор.

«На что вам знать, добрые люди?»

«Расспрашиваем — значит, надо!»

«А дойдет ли мое слово до ваших сердец?»

«Поведай — и слово дойдет».

«Эта женщина — мать нартов. О ней моя песня». «Сатанэй?!»

«Она. Она, чей разум оберегал нас от невзгод, она, солнечноликая, она, стройная, как тополь, она, сиявшая нам ранней звездой, прекраснейшая из прекрасных!.. Сгубил ее Черный Шокал, в прах повергнуто мужество нартов, истощились их нивы, ушел с гор и из лесов зверь… Взгляните сюда, — старик указал на падавшие со скалы капли влаги, — это последние слезы Сатанэй. Уходит жизнь с земли нартов. Скоро, скоро наступит конец…

Я вступил в битву с Шокалом, отнял у него труп Сатанэй. В отместку он отнял у меня молодость. По в сердце моем живет песня о цветке сатанэй. Песню никто не отнимет, никто не убьет. Вяжет моя песня силу Черного Шокала — не может он меня погубить, не может завладеть останками Сатанэй. Черный Шокал унес в горы нежный цветок — жизнь матери нашей Сатанэй, чтобы заморозить его. Но пока я пою, не погибнет цветок!»

Старец говорил, а тем временем все вокруг желтело и увядало. Поникли венчики цветов, горячий ураган пронесся над землей.

«Скажи, отец, тебе известно, где спрятан цветок сатанэй? — спросили нарты. — Куда унес его Черный Шокал?»

«Цветок этот теперь на Ошхамахо, в расселине черной скалы — той самой, к которой был прикован Насрен-Борода».