Солнце перед ненастьем

Залиму еще ни разу не приходилось работать на уборке кукурузы. Правда, дедушка показывал ему, как надо снимать с початка обертку, как выламывать его из стебля. Вот и все, что знал Залим о кукурузе. И еще — он любил вареную кукурузу. Как только она дозревала до молочно-восковой спелости, мальчик с утра отправлялся на огород, выламывал штук шесть початков и требовал, чтобы их сварили. Но убирать кукурузу в поле — нет, этого Залим не умел. Желая помочь товарищу, Хасан предложил работать вместе, но Залим не послушался и повел отдельный рядок.

Поначалу Залим горячо взялся за дело и шел вровень со всеми. Но вскоре начал отставать. Руки ломило, растертые пальцы покраснели. Хасан заметил, что его друг начинает сдавать. Тогда он стал ломать початки в обоих рядах — своем и Залима, прихватывал его корзину, когда относил кукурузу к подводам. Залим уже не спорил и молча принимал помощь. Плечи и спина у него онемели, все тело ныло от непривычной работы.

Так прошел день. Если бы Залима спросили, что он помнит об этом первом дне работы, он, пожалуй, не нашел бы, что ответить. Глаза слипались, губы потрескались от зноя, ноги налились свинцом. Мучительно хотелось пить. Короткий послеобеденный отдых лишь ненадолго освежил мальчика.

Но вот тень от большого тополя, что рос возле дороги, дотянулась до рядка Залима, а потом и вовсе растаяла, слившись с вечерними сумерками. Затрубил горн, сзывая к ужину.

За столом Залим почти не мог есть. Еле дождался, пока Хасан кончил ужинать и пошел в шалаш. Мальчики улеглись рядом и мгновенно провалились в глубокий сон.

…Залим приоткрыл глаза и снова зажмурился. Ему подумалось, что еще ночь: вокруг стоял серый хмурый сумрак. И непонятно откуда, словно как продолжение сна, в сознании всплыл не то стишок, не то считалка:

Это ведь не дома!
Это ведь не дома!
Встань быстрей!
Будь бодрей!

Ритм строчек все ускорялся, звонкие голоса скандировали их над самой головой Залима. Он повернулся на другой бок, уткнул лицо в согнутый локоть. Вокруг засмеялись. Чьи-то руки принялись тормошить мальчика за плечи, кто-то, кажется Биртым, предложил сбегать за холодной водой. Потом послышался голос Хасана:

— Да вставай же, наконец! Зарядку проспишь.

Залим сел и огляделся. Ох, да ведь это шалаш на полевом стане! Как же он не слышал горна? Вот незадача!..

— Ну и здоров же ты спать! — потешались товарищи. — Мы уж хотели звать горниста в шалаш.

— Да будет вам! — вступился за приятеля Хасан. — Забыли, как сами кисли после первого дня?

Ребята, пересмеиваясь, высыпали из шалаша.

Залим никогда не думал, что ему так трудно придется в поле. Ведь он был крепкий, здоровый парнишка, мог целыми днями гонять мяч, ходить, лазать по скалам. А тут — на́ тебе! После вчерашней работы все кости у него ныли, плечи ссутулились, будто придавленные невидимой тяжестью, ноги и спина гудели. Но хуже всего пришлось рукам: за вчерашний день жесткая обертка початков натерла на пальцах водяные мозоли.

С трудом преодолевая боль, Залим обрывал обертку, стиснув зубы, выламывал початок и бросал в корзину.

Призыв к обеду положил конец его мучениям. Оставив корзины возле груды кукурузы, Залим и Хасан медленно брели к полевому стану. Шли и молчали. Залим изнывал от жары, рубашка прилипла к спине, по лицу ручьями лил пот. Хасан, работавший в одной майке, посоветовал:

— Ты бы снял рубашку — жарко ведь. Я всегда без рубашки работаю.

Залим расстегнул пряжку ученического ремня, стянул рубашку. Хасан поглядел на него и покачал головой.

— Что это ты совсем не загорелый?

— А разве обязательно надо загорать? Я не люблю: вечно обгораю.

— Тогда уж лучше оденься. Солнце-то вон как жарит.

— Э-э, все равно, — махнул рукой Залим.

А на стане повариха Кулижан уже разливала в алюминиевые миски густой наваристый борщ с большими кусками мяса — первое и второе, как объяснила она. Хасан и Залим подошли к столам последними. Пока они умылись и сели обедать, ребята уже успели управиться с борщом и доедали свои порции арбуза.

Залим сидел перед дымящейся миской, боясь прикоснуться пальцами к ложке. Да и есть не хотелось. Вот если бы попить… Но он знал, что в жару пить нельзя. Стоит только начать — и не остановишься.

— Почему не ешь? — заботливо спросил Хасан.

— Что-то не хочется…

Залим взял было ложку — и тут же разжал руку. Больные пальцы обожгло как огнем. Ложка покатилась под стол. Хасан быстро нагнулся, чтобы поднять ее, да так неловко, что зацепил и опрокинул свою миску с борщом. Хасан подобрал пустую посудину и растерянно посмотрел в сторону кухни, где Кулижан и обе ее помощницы — Нина и Ляца — мыли котлы. Кто-то засмеялся. Хасан оглянулся. А-а, ну конечно, Биртым! Залим молча пододвинул свой борщ товарищу. Ему было стыдно — вот ведь как расклеился, все из рук валится! Хасан передвинул миску на прежнее место.

— Не надо, — сказал он. — Ешь сам, а я чего-нибудь раздобуду.

Подошла Нина.

— Что случилось? Чему это Биртым так обрадовался?

— Борщ пролили, Хасан без обеда остался, — объяснил Залим.