Мы с ним сидели у него в кабинете и смотрели на бытовом видаке исходники для будущего клипа, за который мне вскоре предстояло садиться. Это был уже второй клип. Первый я снял осенне-цветной – яркий, бурный, полыхающий красками, этот был зимний, с графически-спокойными линиями, холодно-кантиленный, сдержанный – как того требовала исполняемая Долли-Наташей песня. Тот первый я уже отмонтировал, все в нем отшлифовал, сделал несколько мастер-кассет, чтобы можно было одновременно дать и на два, и на три канала, и он ждал своего часа, чтобы замелькать на экранах. Я умудрился сделать его за жалкие пять тысяч зеленых, поставив рекорд экономии. При том, что смотрелся он на всю тридцатку. С этим, вторым клипом я собирался уложиться в ту же сумму. Хотя Ловец и не ставил передо мной такой задачи. Я ее поставил перед собой сам. Уж больно большие расходы нес он с Долли-Наташей, они были ему тяжелы – он не говорил со мной об этом, но я же видел. А еще предстояло оплачивать эфиры – вот где его ждали траты и траты.
– Отличный материал, Сань, отличный! – заключил Ловец, когда последний кадр исходников исчез с экрана и я остановил пленку. – Жалко даже, что из всего этого роскошества нужно только семь минут выбрать.
– Семь минут восемнадцать секунд, – конкретизировал я. Именно столько времени звучала песня.
– Да, восемнадцать секунд! – засмеялся Ловец. – Существенное уточнение. Но жалко, все равно жалко. Отличный материал. Главное теперь – не испортить его. Но когда вы портили? Наоборот. Великолепный клип получится.
– Да, должно ничего получиться, – не без самодовольства согласился я.
Что говорить, мне был приятен его восторг. Я столько наполучал зуботычин в своей клиповой практике, столько унижающей ругани наслушался, что скажи он всего одну десятую часть похвал, что расточил, я бы и то растаял.
Ловец поднялся с кресла и потер руки:
– Вот сейчас выступление в этом заведении… и все, с клубами завязываем – хватит, имя засвечено, готовимся к концертным площадкам. Печатаем тираж диска, вы как раз клип отмонтируете, запускаем их оба на все каналы. нормально, нормально получается, будем к осени яйца собирать.
– Ну, и цыплят посчитаем, – не уступил я ему своего образа, вытаскивая из магнитофона кассету.
– Посчитаем, посчитаем, – проявил он готовность к компромиссу.
Под «заведением» Ловец имел в виду тот ночной клуб неподалеку от его магазина, от которого в небо били три столба света. С начала зимы Долли-Наташа выступала по клубам. Ловец был бизнесменом, и у него все было просчитано: что вперед, что потом, что напоследок. За два месяца зимы она прошла через десяток клубов, и, видимо, это был верный ход. За выступление в них приходилось платить, но имя ее без всякой оплаты стало всплывать то в одном издании, то в другом, – она проявилась, и дальше уже должен был сработать эффект снежного кома. Если Ловец рассчитал скорость увеличения этого «кома» правильно, вложенные деньги начали бы к осени уже окупаться.
Выступлению в «заведении» Ловец придавал особое значение, постоянно говорил о нем, накручивал всех, – и все в итоге, вся группа, воспринимали выступление там как взятие некоей высоты, после овладения которой можно считать сражение выигранным.
Тогда мне эта электризация атмосферы вокруг предстоящего выступления была непонятна. По мне, это было точно такое же выступление, как прочие. Нет-нет, совсем не такое, отвечал Ловец, когда я высказывал недоумение по поводу происходящей ажитации, но объяснять ничего не объяснял.
Долли-Наташа была заведена больше всех. Будь она лошадью, я бы сказал, что в ожидании выхода на эстрадную площадку «заведения» она исступленно била копытом и грызла удила. Но так как она все же была человеком, то физически ее напряжение выражалось в том, что на репетициях она то и дело по всякому поводу срывалась в крик и еще постоянно всех поддевала, подначивала, и довольно жестоко. Так, например, однажды, вернувшись откуда-то черным ходом, она подозвала к себе Вадика: «Там тебя внизу машина ждет». «Что за машина?» – удивился Вадик. «Не знаю. Красная такая, здоровая. Попросили тебя позвать. Говорят, ты куда-то ехать собрался». «Что за бред! – вознегодовал Вадик, бросаясь к черному ходу, чтобы через минуту взлететь обратно с криком: – Идиотка!»: около подъезда стояла махина мусороуборочной машины и, урча, пережевывала вываливаемый в ее прожорливую утробу мусор.
В день выступления в «заведении» мы увиделись с Николаем, с которым не встречались уже пропасть времени. Ловец считал необходимым обязательно снять выступление на видео, добился у клуба разрешения на съемку, хотя обычно клуб это не разрешал, и, естественно, вести съемку должен был я. Но накануне назначенного дня слег в гриппе клавишник, заменить его мог только я, и вместо себя на камеру я позвал Николая.