Солнце слепых

На афише увидел, что сегодня премьера спектакля «Анна Каренина» и закрытие театрального сезона. «Надо же, - подумал Федор, - как все сошлось». Он удивился, что в кассе не оказалось билетов, но ему, правда, тут же повезло с «лишним билетиком». В зал он зашел со вторым звонком. Место было в седьмом ряду партера, крайнее слева. Его поразило, что собралось столько нарядно одетой публики, и все сидят с какими-то торжественными лицами. «Ничего, от меня тоже неплохо несет «Шипром», - подумал он.

Дерейкин развернул программку. В главной роли была Катя. Режиссер спектакля, понятно, Славский. Федор почувствовал волнение, ему стало вдруг неспокойно и тоскливо. «Так, должно быть, пережидают последние секунды на суде перед вынесением приговора, - подумал он. - Хорошо, что мне тогда не пришлось испытать их».

«Испытай сейчас!» - шепнул ему голос, он вздрогнул, оглянулся по сторонам. Все были заняты своим делом, заключавшимся в радостном ожидании действа. Удивительно, как у людей меняются лица, будто они снова погружаются в детство. «Может, и у меня такое же лицо?» - подумал Дерейкин и пригладил пятерней голову.

«Снится, - снова я мальчик, и снова - любовник...»

Тоска пронзила Федора насквозь, волчья тоска, как тогда, под утро, когда он отчаялся разыскать в Воронеже Фелицату, и потом, когда не знал, где искать Изабеллу.

Секунды томительно тянулись, тянулись и не рвались. Зря пришел, уже стал жалеть Дерейкин. Кто же ходит в театр один? Он как-то беспомощно (да-да, беспомощно, он это видел сам) огляделся по сторонам. В основном сидели пары, но были и одинокие зрители, как правило, женщины.

«Вот ведь интересно, - думал Федор, - можно составить столько пар из меня и любой из них, а не составишь! Кому я нужен сейчас, с моей рожей и моей жизнью? Да и кто нужен мне?» Удивительно, что он забыл о Лиде, будто ее и не было совсем! Когда он осознал это, ему стало очень стыдно.

Свет вроде стал еще ярче. Нет, одиноких женщин пруд пруди. Вон их сколько! Вон, вон и вон... Треть зала вообще состояла только из них: вдов, разведенок да незамужних. Дерейкину стало чуть-чуть спокойнее. Он только подумал: «А почему бы среди них не оказаться и Лиде, ведь она сейчас тоже одна?» Стал гаснуть свет...

Все первое действие Дерейкин чувствовал себя очень напряженно. Ему сначала казалось, что Катя заметит его с первой же минуты (хотя что ж тут такого, если б даже и заметила?), потом вдруг стало страшно, что у нее выйдет что-нибудь не так, а в конце действия он вообще запаниковал: что ему делать, если у Кати будет полный успех - подойти поздравить, передать записку? Какая записка? Это же не партсобрание! То, что он ничего не обязан делать, ему не приходило в голову. Он вдруг почувствовал себя вновь солдатом, совершающим то, что он совершает, почти бессознательно. Но что-то надо было совершить!

Последних слов со сцены и аплодисментов он не слышал, да и не видел ничего. Очнулся, когда подошла его очередь в буфете. Он выпил что-то, положил конфетку в карман и вышел в фойе.

Стены были увешены фотографиями. Ее фотография была на самом видном месте, рядом со Славским. Она на ней не была похожа на ту Катю, что была в журнале, и совсем не такой, как в сегодняшнем спектакле. Но и совсем не такая, как в госпитале или дома, на фоне раскрытого в ночь окна. Здесь она была другая.

Сегодня она играла (Федор чувствовал это) «на нерве». У нее это бывало, когда напряжение предыдущих дней, сдерживаемое ею изо всех сил, вдруг прорывалось в бурные откровения «кипящего настоящего» (так ты говорила, Фелиция?), и если кто попадал под них, его увлекал этот страстный и неудержимый поток. Со стены смотрела на Федора не Катя-актриса, не Катя-жена, смотрела на него с легкой печалью Фелиция. А может, Изабелла? Какая? Да не все ли равно! Любая из них, ведь в памяти была только одна!

Федор тряхнул головой, еще раз взглянул на стену, почувствовал страшную горечь во рту, машинально достал конфетку и ушел из театра.

Завершил он свой театральный выход бутылкой водки, чему Лида была несказанно рада, так как Федор совсем как не мужик стал - два года ни капли в рот, даже ей не позволял притронуться к алкоголю.

- Где был? - спросила после ужина Лида.

Федор посмотрел на нее, не зная, сказать или нет, поколебался пару секунд и ответил:

- К Глазычеву заходил. На пенсию мужик пошел.

Глава 22

На глухом полустанке

Лида легла спать, а Федор вышел в коридор и стал просматривать под тусклой лампочкой газету. Газета невыносимо громко шуршала, он свернул ее и засунул за ящик. Выкурил уже три папироски, но домой заходить медлил. Дерейкин чувствовал, что его начинает забирать. Два раза он молчком уходил из дома в подобном состоянии «на улицу», кантовался у приятелей или в сквере, а через несколько дней так же молчком возвращался. Лида ни о чем его не расспрашивала, и Федор был благодарен ей за это. Он не оправдывался, не старался смягчить обстановку, он продолжал жить так, как будто она, его жизнь, никак и не прерывалась. А Лида все несла в себе, и ей было жалко и себя, и - она ничего не могла поделать с собой - Федора.