Солнце смерти

– Здесь, внизу? Мы здесь совсем чужие.

– …Как бы кир-Фотиса не стали бранить!..

Оба они расхохотались.

– Прохожему тоже принадлежит доля плодов! – сказала тетя. – А малый ребенок и в мешочек набрать может.

Полдник наш состоял из сыра и сухаря7. Старик вынул из своей торбы горсть сморщенных маслин и луковицу и медленно перемалывал их зубами, слегка прикрыв глаза. Жажду мы утолили виноградом. Остатки нашей трапезы сразу же убрали рыжие муравьи. Один из них заблудился и стал торопливо взбираться по моей ноге. Старик Фотис настиг его у меня на колене.

– Не убивай его, несчастный! – воскликнула тетя. – Жизнь прекрасна!

– Прекрасна! Прекрасна! – повторил с глупым выражением лица старик, стряхивая с ладони убитого муравья.

Мы снова пустились в путь. Теперь мы проезжали мимо каких-то оборванцев с густо заросшими бородами лицами, которые стояли в ряд под деревьями и долбили камень на щебенку. По-видимому, перед нами были чужеземцы: на это указывали их шапки, обувь с ремнями и тряпки, которыми были обмотаны их ноги. Тетя бросила им корзину с оставшимися сухарями. Жестикулируя и гримасничая, она говорила: «Берите! Берите! Это – все, что у меня есть. Больше ничего нет». Но те и спасибо не сказали, а большинство даже не посмотрели в нашу сторону.

Старый Фотис принялся колотить животных палкой, которой до тех пор не поднял ни разу. Словно зловоние ударило ему в ноздри, и он торопился проехать быстрее.

– Нечего их жалеть, кира-Русаки, этих курносых! Они детей наших живьем поедали, когда те попадались им в лапы.

– Не верь этому, кир-Фотис! Они ведь тоже христиане. Как и мы: православные христиане.

– Да, разве болгары в Бога веруют?

– Кто это такие, тетя?

– Пленные болгары, сынок. Попали в плен на войне.

– И что с ними делают?

– Заставляют строить дороги, чтобы они зарабатывали себе на хлебушек.

– Их убьют?

– Христос и Матерь Божья! Отправят домой, как только заключат мир с их царем.

– Это они не боятся Бога, тетя?

– Нет! Нет! Разве ты не видел, что они терпят мучения и страдания?

– За совершенные ими же преступления страдают! – вмешался кир-Фотис.

Он не сдавался и с силой плюнул перед собой, желая показать, что его тошнит.

– Они – православные, кир-Фотис! – твердо повторила тетя. – Почитают Иисуса Христа. На родине у них есть семьи, которые кручинятся о них, дети, которые смотрят им в глаза.

– Не хочу тебя слушать, кира-Русаки! Разве ты не знала Анагностиса, сына Лукаса? Он погиб, попав им в руки.

– Этот несчастный умер в плену.

– Вот именно! Всех, кто попадет к ним в неволю, они мучают.

– Замолчи! Замолчи, прошу тебя, кир-Фотис… У нас ведь дети там!

Она имела в виду на Салоникском фронте.

Мы оказались в масличной роще. Деревья смыкались куполом у нас над головами. Цикады трудились своими пилами. На повороте дороги прямо в лицо нам повеяло свежестью. Вода низвергалась струей в деревянную емкость, текла затем в каменный желоб, а уже оттуда падала в водоем. Здесь цикады больше не звенели: крылья мерзли у них от прохлады. Теперь пели лягушки.

– Видишь этот садик? Это – наш, – сказала тетя, указав на полоску поля между камышами, внизу в овраге. – Когда мой Левтерис был со мной, садик был зеленым.

– Теперь поливать его буду я!

– Да сподобит меня Бог увидеть это! И ты – такой же.

Она имела в виду моего покойного отца и всех из нашего рода.

Вспомнить о них было самое время: мы проезжали мимо сельского кладбища. Пара кипарисов, мужской и женский, чернела у церквушки: капли, стекавшие с крыши, помогли им вырасти. Каменная изгородь поросла сверху травой. Я успел заметить, что некоторые плиты отпали от массивных надгробий.

– Поросло травой наше кладбище! – воскликнула тетя. – Парни наши умирают в чужих краях.

– Правильно сказано, кира-Русаки! О стариках Смерть забыла.

Старый Фотис глубоко вздохнул и продолжил:

– Когда-то говорили: «Не тронь меня, Смерть, дай еще порадоваться!» – а теперь говорят: «Приди и возьми меня!».

– Письма от твоего Стилианоса не было?

– Эх, с самого святого Константина ничего нам не написал.

– Еще и месяца не прошло. Не нужно роптать!

– Ты по себе знаешь.

Копыта животных застучали по мостовой.

– Уже подъезжаем, Йоргакис, – сказала тетя.

Каменные ограды скрывали от нас сады. Через решетчатые ворота я успел разглядеть абрикосовые деревья с плодами, стоящие кругом смоковницы и беседки из винограда. У стены журчала вода, которая текла по канаве, проходившей через отверстие, чтобы орошать следующий сад. Деревня пахла конским навозом и жасмином.

– Это – Пиги.

Мы два или три раза свернули в узких улочках, не встретив нигде ни души. У окрашенных в синий цвет ворот со стрельчатым верхом мой ослик остановился сам по себе.

– Вот и наш домик, – сказала тетя.