Солнце в воротах храма. Япония, показанная вслух

Из всех известных ценителей хайку, не знающих японского языка, глубже всех погрузился в этот вопрос мой питерский и московский друг и товарищ, поэт и писатель Алексей Андреев. Он настолько истый поклонник этого искусства, что вот уже лет 30 ведёт и по сети, и вживую огромную просветительскую работу в этом ключе, продолжая и развивая традиции хайку в русском языке.

И вот у него в писательском архиве есть такая программная, базовая статья – «Что такое хайку?», можете с большой пользой ознакомиться с ней в интернете. Там он приводит роскошную, на мой взгляд, метафору: что происходит с нами, когда мы читаем хайку.

Андреев называет это «эффектом недостроенного моста»:

«Возможна и такая аналогия: представьте, что вы гуляете у реки и видите недостроенный мост. Например, он доходит лишь до середины реки; или несколько свай вбиты в дно; или просто руины – несколько каменных блоков на этом берегу, и еще пара – на том. В любом из этих случаев моста нет. Однако вы можете моментально представить себе этот мост и сказать точно, откуда и куда он ведет. Примерно так работает поэзия хайку».

Вот эта метафора недостроенного моста очень перекликается с тем, что у нас в начале XX в. происходило с имажинистами, футуристами, символистами нашими, серебряный век тогда ещё пошёл – но они уже научились работать с таким понятием, как недосказанность, суггестивность.

Вот эта самая суггестивность – она вообще в японской культуре важна. В искусстве недосказанности, по сути, и заключается знаменитая японская супервежливость. Описывать которую, конечно, можно по-разному, но прежде всего – она вся построена на намёках. Не задень словом, намекни, но не «забивай гвозди» в голову собеседника – это стремление и в японской поэзии очень сильно́. Она же, недосказанность, и создаёт основу Тайны, загадки, интриги. Культура тайны – вот что отличает и хайку от остальных, более привычных нам поэтических жанров. Ведь самое священное не называется, как известно, в любых религиях мира. Мало кто задумывается, что слово «святиться» в молитве «Отче наш» означает «оставаться не названным». А в том же Исламе Пророка даже и рисовать нельзя… Хороший поэт никогда не ткнёт пальцем в самое главное, что хочет сказать, никогда не назовёт это конкретным словом. Сей принцип, согласитесь, вполне логичен и убедителен не только в поэзии. Но с большим тактом и чувством соблюдается в японских «коротких песнях» – та́н-ка́ (短歌):

На северном берегу,
Где ветер, дыша прибоем,
Летит над грядою гор,
Цветёшь ли ты, как бывало,
Шиповник, и в этом году?

Это пятистишие написал Исикава Такубоку уже в конце XIX века. Вообще, технически Исикава считается одним из корифеев именно современной танка, но по эстетике, по отношению к ностальгии, боли, страданию, я бы, скорее, назвал его ярко выраженным символистом.

Вот и Алексей Андреев, давая советы, как писать хайку, считает дурным тоном называть своё чувство. «Забудьте о словах «мне плохо, мне больно, мне грустно», – рекомендует он. – Создайте ощущение боли, ощущение грусти. Только тогда вы и выполните свою работу»…

Просто заявив на весь мир: «ах, мне грустно!» – ты ещё ничего не создал, просто информацию сообщил. Ну да, тебе человеку грустно, поняли все вокруг. И что? Где поэзия-то? Никакого искусства, никакой красоты в этом нет!

Ещё одно стихотворение Исикавы – очень показательный пример. Тут нам и хайку, и танка одновременно, разломить пятистишие надвое здесь не составит труда: первые три строки (хокку!) будто являют собой отдельный фотографический снимок:

На северном берегу
Ветер, дыша прибоем,
Летит над грядою гор…

Уже законченная, да ещё и динамическая картина, не правда ли? Но в формате танка это продолжается дальше – и заканчивается вопросом:

Цветёшь ли ты, как бывало,
Шиповник, и в этом году?

Так написал человек, который несколько лет угасал от туберкулёза, не зная, когда он умрёт. Могу ошибаться, но, по-моему, именно кисти Исикавы Такубоку принадлежат самые грустные и трагичные танка чуть ли не за всю историю этого жанра.

* * *

Как я уже отмечал, всегда очень забавно сравнивать, как одно и то же стихотворение переводят разные люди.