Солнце в воротах храма. Япония, показанная вслух

Если заглянуть в биографию Мацуо Басё, можно сразу отметить, что он был сыном небогатого самурая – и стал бродячим философом-буддистом. Причём – именно дзэн-буддистом. Именно дзэнское моментальное просветление, или Озарение – это, можно сказать, и цель, и эстетическая основа всей поэзии хайку.

Больше половины жизни странствовал, и в пути сочинял стихи обо всём, что видел. Родился он в префектуре Ига, знаменитой своими ниндзя. Когда-то я ездил туда к своему японскому другу отмечать Новый год. И меня водили смотреть там замки ниндзя, все эти музеи средневекового шпионажа и прочие памятники междоусобных войн. И как-то особенно символично посреди всего этого батального ужаса сохранился домик Басё, где он жил в юности, а потом возвращался туда то и дело между своими путешествиями. Там вокруг очень много полей, гор невысоких, по которым можно спокойно гулять. И все его знаменитые путевые заметки, несколько отдельных сборников, – это гениальный портрет состояния мозга человека в пути.

Всего Басё оставил после себя семь антологий.

Но самое знаменитое его трёхстишие – «Ворон» – все мы где-нибудь хоть раз, да встречали. Тем интереснее будет разобрать его по косточкам. По-японски оно звучит так:

Ка́рэ

-э́да ниКара́су но тома́рикэ́ри
А́ки но курэ́

БУКВАЛЬНО: «На увядшей ветке / Ворона застыла / Осени закат».

Самый известный перевод:

На мёртвой ветке
Чернеет ворон.
Осенний вечер.

Этот, самый первый и самый популярный из переводов принадлежит неизвестно кому, хотя часто его по ошибке приписывают Константину Бальмо́нту (1867–1942). Однако сам Бальмонт японского толком не знал – по его же признанию, к этому языку он лишь прикасался – «но, к сожалению, слишком поверхностно», и лишь иногда «баловался с подстрочниками». Тем не менее, он собирал из японской поэзии всё что мог – и публиковал в своём литературном журнале. При публикации именно этой версии «Ворона» не было указано имени переводчика, и вполне вероятно, что перевод выполнил некий таинственный инкогнито.

А случилось это в начале ХХ в. – когда в мысли и души читающих людей всего мира активно входило творчество Эдгара Аллана По. Чью готическую поэму «Ворон» (заметим: “Rаven”, а не “Crow”!) тот же Бальмонт перевёл ещё в 1894 г. Вот и в переводе хайку Басё тоже фигурирует именно «ворон», а не «ворона». А ведь это птица даже биологически другого вида! Из нескольких вариантов этого стихотворения, которые вы можете найти в сети, «вороном» его называет примерно половина переводчиков. Кто-то решил, что «так оно мистичнее», а кто-то просто по инерции, потому что бальмонтовский ворон уже впился в наше сознание, и вроде бы уже никуда от него не денешься. А о том, что это может быть просто ворона, привычная птица с другими образом и повадками, многие даже и не задумываются…

Видите, что происходит с этими хайку? Каждый переводчик волей-неволей вносит в оригинал свою персональную эстетику, заполняет собой. Десять человек переводит одно и то же, даже зная прекрасно японский язык, – и каждый уводит куда-то в свои персональные миры… Вот это, пожалуй, и есть – чудо поэзии хайку.

Вот и этот перевод по ощущению – чисто бальмо́нтовский: тут нам и ворон вместо вороны, и на «мёртвой» ветке, заметим, а не на просто «сухой». Тут нам и чёрный цвет, которого в оригинале не указано – словно «Чёрный Человек», который в стихах у Бальмонта вечно между строк гуляет. Вся эта символистская эстетика, весь этот «бальмо́нт-нуа́р» проступает, как на ладони.

Да и насчёт «осеннего вечера» – вопрос остаётся открытым. Ибо в оригинале у Басё – «осени закат», то есть кончается сама осень, вся целиком, а не отдельно взятый осенний день…

Вот такие метаморфозы переводов.

Попробуйте сами. Может, у вас получится уже совсем не «бальмо́нтово», а как-то совсем по-другому?

* * *

В целом же, говоря о хайку, мы вспоминаем навскидку три великих имени: Ки-но Цураюки, Мацуо Басё и Кобаяси Исса. Это – столпы хайку, жившие в разные эпохи, и поэзия каждого пробуждает в нас свои неповторимые эмоции, мысли и состояния.