Тьма. Тьма кромешная. Однако дела пошли вразнос, а я тут валяюсь в темноте. Боль волнами прокатывалась от шеи вдоль позвоночника и доходила до самых пяток. Боже мой! Какая темень. Открой же глаза, сказал я себе. Это мысль. Хорошая мысль. Идея Нестора Бюрмы. Не всем приходят в голову такие идеи. Я открыл глаза. С трудом. Кругом темно. Правда, не совсем. И в этой темноте, которая не совсем, имелся светящийся червячок. Мне не было жарко. Голова у меня горела, но не ноги. Я посмотрел на светящегося червячка и попытался поймать его. Я был покрыт грудой какой-то дряни, которая при моем движении со звоном посыпалась на пол. Внезапно светящийся червячок оказался у меня под носом. Это были мои часы. Семь часов. Утра или вечера? Скорее всего вечера. Я приподнялся на колени и сбросил с себя еще несколько консервных банок. А может быть, это и не были консервные банки. Мне удалось встать на ноги. Все завертелось кругом. Дайте немного света, пожалуйста. Агентство Фиат Люкс просит. Я поискал выключатель, нашел, споткнувшись еще разок о металлический хлам, и повернул его. Быстро схватил свою шляпу, которая валялась неподалеку, и прикрыл ею глаза. Потом посмотрел на свои ноги. Все в порядке. И, наверное, они помогут мне убраться отсюда. Пол был усеян медалями, орденами; целые груды безделушек этого рода. Военный крест, крест Почетного Легиона, крест такой, крест сякой. Все это посыпалось во время отчаянной драки. Деревянный крест. Деревянного креста нет? Жаль. А два деревянных креста? Я перешагнул через Мире, потом через Шассара и пошел посмотреть, нет ли в этой Богом проклятой квартире кухни или чего-нибудь подобного. Кухни я не нашел, но нашел в уголке немного водки. Прополоскал рот. Стало несколько лучше. Выпил все остальное, стало совсем хорошо. Я вернулся в заднюю комнату, прошел в лавку. Потом снова в заднюю комнату. Мире Октав больше уже не будет скупать краденое. Шассару Морису уже не придется блеять о несуществующей любви в постели с похотливыми старухами, подчиняться капризам богатых греков. Каждому по пуле, и куча проблем решена. Из кармана Мире торчало письмо. Я его взял. Обычный конверт. Обычная бумага. Обычный текст.
Подпись: неразборчива. Формула банальная, но по сути не совсем обычная. По всей вероятности, это письмо предназначалось для того, чтобы заставить Мире подождать так же, как и Корбини. Письмо напечатано на машинке. Кое-как. Опечатки на каждом шагу. Я положил письмо себе в карман. Затем постоял, глядя на обоих, Мире и Шассара, словно это был какой-то необыкновенный спектакль. Представляете себе, друзья мои? Когда ведешь себя неблагоразумно, всегда бываешь наказан. Не убивают только честных людей. Например, Нестора Бюрму. И вдруг я испугался. Какого дьявола я торчу тут? Меня пощадили, правда, но уж не настолько. Возможно, что уже позвонили в полицию. В этом деле в полицию много звонят. Быстро, Нестор! Я посмотрел на себя в зеркало и нашел, что выгляжу неважно. Кровь на воротничке сорочки, на отвороте пиджака, на физиономии. Я, видимо, машинально потер себя по лицу, чтобы прийти в себя. Времени на самый минимальный туалет у меня не оставалось. Быстрей, быстрей. На вешалке я нашел куртку большого размера, которую надел поверх своей одежды. Надвинул на глаза капюшон, погасил везде свет и вышел из лавки через галерею Монпансье. В Пале-Рояль по-прежнему царило потрясающее спокойствие.
Я ушел недалеко. На площади Комеди-Франсэз силы изменили мне. Я прислонился к столбу. В нескольких метрах от меня скользил густой поток машин. Гудки автомобилей отдавались в моей голове болезненными волнами, стук каблуков прохожих звенел, словно барабанная дробь. В ушах шумело. В глазах был туман. Я выглядел так же плохо, как и Мюссе на другом конце перестиля, склоненный, удрученный, дряхлый, как и он, но он был каменный, и его поддерживала муза, застывшая рядом в позе медсестры, как на рекламе аспирина. Его муза… аспирин… Элен… Черт побери! Еще не хватает потерять сознание. Только не теперь. И не здесь. Я не хотел идти в свою контору. Там, в Агентстве, мог быть Фару. И не хотел брать такси. Я не хотел… Черт побери! Все эти прохожие! Кончится тем, что они заметят мое состояние и позовут легавых, о, эти добрые, соболезнующие души. Я застыл на месте. Сто метров, Нестор. Сто метров – это не марафон. Пройди еще сто метров. Я пустился в путь на мою замедленную стометровку!