Солнцестояние, или Мало-Александрийская история

Юрий знал ту историю и улыбнулся, сказав:

– Исполню всё в точности по вашему проекту.

– Нашему, – поправил его Мис, – вы же будете в составе авторского коллектива.

Ветров был, конечно, доволен. Одновременно возникла в нём некая напряжённость. Почувствовал великую ответственность.

Минуло время проектирования. Татьяна уже бегло говорила по-русски, постоянно хихикая, потому что ей казалось, будто у неё смешно получается в произношении. Алоиз постоянно косился на них, погашая в себе недовольство кривой улыбкой. Он и не думал отрекаться от Татьяны. Напротив, у него нарастала склонность одолеть её тягу к Юрию. Выходило, что они чаще всего оказывались вместе втроём. А когда случилась командировка в Берлин, Алоиз упросил Миса отправить и его туда, ссылаясь на знание немецкого языка. Тот согласился.

– Придётся, наверно, и мне ехать в Берлин, – сказал Мис, – за вами всеми следить. Как бы не вышла там потасовка. Тогда стройке конец.

А, спустя ещё время, когда сооружение галереи закончилось, шеф созвал коллектив, чтобы оповестить об итоге возведения последнего шедевра на своей родине и в собственной жизни. Неизвестно, какую оценку он дал деятельности молодых людей, однако для них в тот же день командировка окончилась вместе со стажировкой, и они разъехались, получив некий осадок на душах своих. У них эта постройка оказалась пока начальной. А наряду с течением работ поднимались и ниспадали их тройственные взаимоотношения. Они действительно были тройственными, и не потому, что составляли меж собой именно треугольник, а по тройственности ощущений. Дружба, любовь, ответственность. Эти ощущения тесно переплетались, выстраивая непостижимые умом композиционные выражения. В конце концов, Татьяна и Алоиз возвращались в Чикаго, а Юрий задумал посетить столицу своей страны. Ему почему-то захотелось поглядеть на посольство Германии. О том он и сказал, прощаясь с коллегами-друзьями в присутствии любви.

– Чтобы полноценно понять человека, надо увидеть не только венец его трудов, но и начало, каким бы оно ни приключилось.

По-русски сказал. Татьяна грустно покивала головой. Она проецировала слова Юрия на себя, пытаясь углядеть ход личной судьбы. А в уме проносились вперемешку догадки, сомнения, предположения, выводы и ещё много чего. Но то, что ей будет не доставать Юрия всю будущую жизнь, она осознавала совершенно чётко. С теперешнего начала расставания и до его венца. Вехи жизненности ею виделись ясно, и одна за другой, уходили они в далёкую перспективу.

В день зимнего солнцестояния 1968-го года столичная погода выдалась умеренно зимней с лёгким морозцем, но асфальт улиц покрывался снежной жижей и мелкими лужами. Крупицы редкого снега падали наискосок Исаакиевского собора слева-направо. Юрий Ветров шёл им навстречу по ширине Синего моста от Нового переулка вдоль Мариинского дворца. На крыше посольства Германии прямо за памятником Николаю Первому виднелся фанерный макет скульптурной группы, состоящей из двух лошадей и двух атлетов. По-видимому, задумывалось воссоздание этого неуклюжего завершения главного фасада здания. Явный диссонанс бросался в глаза, благодаря контрастности присутствия здесь гениально исполненного Клодтом коня под императором и ангелов на Исаакиевском соборе. К Юрию подошла девушка с блокнотом в руке, взъерошенной шевелюрой и сверкающими глазами.

– Простите, – сказала она, – Меня зовут Светлана Алексеевна, я представляю актив городской общественности. Собираю общественное мнение. Можно задать вопрос?

– Можно, Светлана Алексеевна, – ответил Юрий, не называя своего имени.

– Как вы относитесь к воссозданию скульптур на немецком посольстве?

– Плохо отношусь, – ответил начинающий архитектор. – Завершение фасада очевидно, необходимо. Но не такое.

Девушка, по-видимому, была довольна ответом, и что-то записала в блокнот.

– Спасибо, – сказала она и поспешила к следующему для неё респонденту, многократно оглядываясь на Юрия. Затем, вернулась к нему. Они, молча, долго вглядывались друг другу в глаза, будто выискивая там что-то для себя самое таинственное, и разошлись.