Солнцестояние, или Мало-Александрийская история

В начале шестидесятых, когда неведомое ему, но близкое по духу движение хиппи только где-то тайно зарождалось, этот младший внучатый племянник Дядьки-Тимофея уехал учиться в Москву. Он поступил в Московский архитектурный институт, что находится в подобном родстве с Московским училищем живописи, ваяния и зодчества. Архитектурный институт вроде тоже каким-то образом случился внучатым племянником того знаменитого Училища. То есть, его отцом стал ВХУТЕИН – сын сестры Училища, ВХУТЕМАСа, а мамой – один из наследников МВТУ. Но если двоюродный дед поучился в дедовском же ВУЗе всего один годок, то внучатый племянник пробыл в его младшем родственнике целых шесть. От деда-дядьки он, вместе с внешностью, перенял любовь ко всякому искусству, пробуя себя в рисовальном, литературном деле. И в музыке. Архитектура, по его мнению, содержала в себе все искусства, поэтому её он выбрал для торного пути. Там он всё и проделывал. К его везению, это учебное заведение, помимо собственной специализации, где рисовальное искусство пребывало её частью, состоялся ещё центром московского джаза и создателем знаменитых на всю Москву капустников. Внучатый племянник Дядьки-Тимофея с увлечением участвовал в капустниках и играл в джазовом ансамбле на контрабасе. Он усвоил основное правило импровизационной игры. Здесь каждый является солистом, причём, соло исполняется как по очереди, так и вместе, сливаясь в разноголосое и разномелодийное «тутти». Но сохраняется приверженность к музыкальной теме, заложенной в начале, и неукоснительно присутствует единый гармонический каркас, который, кстати, и удерживается именно контрабасом. Его студенческие проекты тоже впитывали в себя эти правила. Кроме того их пронизывала некая почти неуловимая, но убедительная прозрачность вместе со свободой, поскольку нечто подобное составляло основу его многогранной и всеобъемлющей души. Он подолгу бывал наедине с душой, прислушиваясь к ней, и отвечал её позывам важными и незначительными поступками в делах и в отношениях среди людей, хотя понемногу хипповал.

Институт имел обычай посылать выпускников на стажировку за границу. Часто в Италию, носительницу классических стилей. Но, бывало, и в Соединённые Штаты, обитель фонтанирующей современности. Так Юрий Ветров, а это был именно он, внучатый племянник Дядьки-Тимофея, оказался в Чикаго, в мастерской Людвига Миса. Узнав от юного коллеги из России, что он родом из Малой Александрии, Людвиг осторожно выведал, не родственник ли он тамошнего иного коллеги, Тимофея Васильевича. Тем более, лицом уж слишком на него похож. «Помнить есть помнить», – сказал он по-русски, услышав утвердительный ответ. И отнёсся к нему с особым чувством, почти отеческим, вернее, дедовским. Юрий, тем временем, подвязался играть в ближайшем джазовом клубе. Бывал и в знаменитом «Энди», чтоб поучаствовать там в «джем-сейшне». Как же не влиться в стихию, рождённую именно в этой стране, пусть и не близко от Нового Орлеана и Нью-Йорка. Людвиг ещё больше зауважал своего стажёра.

– Бытуют мнения, будто джаз по сути хаотичный и даже некий диковатый, – говорит Мис, – но ведь это далеко не так.

– Далеко, – согласился Юрий.

– Вы играете на контрабасе. А он держит незыблемую гармоническую структуру и чёткий ритм.

– Конечно. И более того. Эта гармония вместе с ритмом находится в низком диапазоне.

– Ага. Внизу. То есть, обеспечивается её устойчивость. Она – своеобразная фундаментальность. И никакая импровизация, основанная на этой гармонии, не разрушит здание музыки.

– Да. Только обогащает.

– И где хаос?

– Наверно, в голове у критиков.

– Возможно. Критика вообще занимается лишь поиском хаоса и противоречий.

Беседы об архитектуре тоже сближали их.

– Архитектура должна быть прозрачной и свободной. В ней тоже позволительна импровизация.

– Архитектура отражает современную действительность в бытовании человека.

– Но человечество ныне вовсе не прозрачно и не свободно. Напротив, скрытость, конфликтность, ненависть пронизывают общество.

– Значит, существует некая параллельная, альтернативная действительность, но общество её будто не замечает. Или чуждается.

– Хиппи, что ли?

– Пожалуй, хиппи лишь намекает на альтернативу, а по-настоящему она сокрыта, хоть и ощущается.

– Потому-то настроение общества и отражается современной архитектурой. Отражается, значит, будто отбрасывается, не принимается. А вбирает она в себя действительность настоящую, ту, альтернативную, что сокрыта, но ощущается…

– Парадокс?

– Парадокс. Искусство всегда парадоксально.

– Точно. Оно – параллельная действительность.

Через некоторое время возник между ними иной разговор.

– У меня перед вашим двоюродным дедом есть будто бы некий должок. Он жив ещё, надеюсь?

– Жив. И весьма бодр. Ему через два месяца будет восемьдесят.

– Отлично. А мне три месяца назад стукнуло восемьдесят. Ровесники. Пригласим его сюда. Вы даёте мне его адрес, я пишу приглашение. Он получает визу и едет. Успеем как раз к его дню рождения. Всё за мой счёт.