Солнцестояние, или Мало-Александрийская история

Юрий Ветров в ателье Миса был не одинок в смысле возраста. Молодёжи там трудилось достаточно. Бывали вечеринки, случались капустники, внедрённые русским стажёром. Однажды в «Энди» заехал виртуоз-контрабасист Перси Хит из «Модерн джаз квартета». Они сменяли друг друга в «джем-сейшне», и тот всякий раз с похвалой похлопывал его по спине. И основные его дела в ателье Миса шли неплохо. Одним словом, Юрий в Чикаго стал, что называется, своим в доску. В соседнем помещении мастерской обитала некая Татьяна, ровесница Юрия. Её постоянно опекал долговязый молодой человек со странным именем Алоиз. Он помогал ей правильно решать задачи, поставленные шефом. И подфлиртовывал, конечно. Татьяна не отказывалась от его внимания. Она очень любила учиться. Наставник, между тем, как возделыватель учёбы тоже подпадал в её увлечение вместе с учёбой. Правда, и раньше, в школе и колледже работали педагоги, но они общие, не личные. Потому-то её влюбчивость обходила их. Алоиз навязался личным, и круг её влюбчивости в учение замкнулся. Но случилось вовсе иное положение дел. Вдруг объявился некий русский и медленно-медленно западал в её сердце. Он учителем у неё не значился, и таковое западание казалось бы странным. Так вышло само собой, не имея причины. Ветров, заходя в то помещение, поначалу будто обделял её вниманием, хотя знал, что она русского происхождения. Ничем не докучал. Но позже нарочно будто забывал там всякие вещицы. Именно на её столе. Карандаш, почеркушку какую-нибудь. И, наконец, заговорил с ней. По-русски. Она весело кивала головой, пытаясь понять, но смысл до неё доходил весьма туманно. Отвечать на том же языке у неё не складывалось, и она только продолжала кивать головой и улыбаться. А сердце, куда запал Юрий, по-видимому, всё понимало и так. Татьяна воспитывалась в русской эмигрантской семье первой волны, но уже в третьем поколении. Русский язык в доме ещё иногда поддерживался, но остальное окружение всегда звучало по-иному, создавая давно здесь общепринятый англоязычный фон. Отец её, Всеволод Константинович, всегда говоривший дома исключительно по-русски, погиб в конце войны на берегу Эльбы, так и не увидев новорожденную свою дочь. Рассказывали, будто он после встречи с союзниками из России, подружился там с одним русским солдатом, Алёшей, у которого тоже недавно родилась дочь, и он тоже её не видел. Оба воображали своих детишек, живо обмениваясь шуточками. И как-то, увлекшись разговорами, отошли далеко от своих подразделений. Попали в засаду недобитых немцев. Завязалась перестрелка. С обоих берегов Эльбы немедленно прибыли союзники, перебили всех противников, но своих застали уже мёртвыми. Всеволода и Алексея, спиной к спине. Мать происходила из полу-польского семейства, и русский язык своим не принимала. Среди сверстников тоже не отыскалось ни одного русского. К тому же она росла единственным ребёнком в семье. Только в детстве слышала от бабушки русскую речь, да и тогда нечасто. Однако мелодия родного языка затаивалась для неё весьма близкой душе. Татьяна улыбалась, слушая эту мелодию из уст Юрия. Ей было действительно хорошо, будто она слушает прекрасную музыку. Благо, тот ни о чём у неё не спрашивал, только рассказывал. Долговязый Алоиз отсутствовал и не мешал своей назойливой опекой. Юрий вдруг перешёл на английский. Она вздрогнула, опустив глаза и сузив губы. Возник Мис. Заявил о завтрашней вечеринке.

– Приезжает ещё один русский, наш коллега, – сказал он, метая взгляд между Юрием и Татьяной. Затем обратился ко всем присутствующим:

– Оповестите об этом коллег. У нашего гостя из России будет день рождения. Восемьдесят. Готовьте спектакль.

– Капустник, – сказал Юрий.

– Угу, капустянник, – согласился Людвиг. Ему нравились такие затеи Юрия. Они, по его мнению, сплачивали коллектив и повышали производительность труда.

Дядька-Тимофей, получив приглашение, денежный перевод и сопроводительное письмо внучатого племянника, ничуть не удивился, только пробурчал:

– Людвиг Якоблевич. Устрою я ему там порку за Барселону.